Она специально захватила его, чтобы не подниматься потом наЖилой Этаж, где Пипа устраивала для всех желающих дефиле. По ее замыслу,демонстрация одежды должна была плавно перейти в попойку. Спиртное вызвалсядостать Гуня через купидончиков. Теперь главная стратегическая задача былаотвлечь Поклепа, у которого был потрясающий врожденный нюх на алкоголь.

Хотя ничего еще не началось, Таня уже заранее знала, чем всезакончится. Дусе Пупсиковой станет плохо (и обязательно почему-то возле Танинойкровати), Гуня с кем-нибудь подерется, а Пипа нарядится в длинное белое платьеи будет бегать по коридорам, таская за собой на поводке Жору Жикина. Этоназывалось у нее играть в даму с собачкой.

А в финале, извергая из ушей серный дым, придет статуякомандора – Поклеп, которого расхрабрившаяся Пипа при всех назовет Клёпой. Онбудет топать ногами и насылать сглазы…

Посидев немного вместе с Таней и Ванькой, которые даже неразговаривали, а просто изучающе смотрели друг на друга, Ягун ощутил напряжениеи умчался.

– Не-а, когда начинается вся это любовь-морковь сразборками, настоящему чистожанровому другу уже делать нечего. Ощущаешь себятелегой с дисковыми тормозами! – сказал он на прощанье.

– Знаешь, по-моему, он обиделся, – сказала Таня.

– Ягун не может обидеться. Во всяком случае, обидетьего трудно, – возразил Ванька.

– Почему это трудно?

– Как тебе сказать. Я это чувствую, а вот чтобыобъяснить… Ягун каждую секунду видит всех и самого себя с десяти разных точекзрения. Он и сам себе смешон, и мы ему смешны – в общем, обидеться он не может,точно, – сказал Ванька.

Таня присела на край его кровати. Она уже не раз ловила себяна мысли, что даже после этой мерзкой магии ей приятно находиться рядом сВанькой, и он продолжает ей нравиться. Если бы только не это проклятое чувствовины, отравлявшее ее существование! Да что она, в конце концов, больная, чтоли? Гробыня крутила чуть ли не с половиной школы, Жикин, по-моему, не ходил насвидания только с циклопами, даже Пипа, красивая как Кинг-Конг в юности, и таухитрялась сразу встречаться с двумя-тремя – и все не испытывали даже малейшегочувства вины, что делают что-то не то. Скорее даже гордились собой. Почему же унее, Тани, все иначе?

«Нет, я точно рыжая! И по жизни и вообще во всехсмыслах», – подумала Таня.

– Эй, ты чего? Ты меня слышишь? – долетел до ееслуха вопрос Ваньки, который он явно повторял в третий или в четвертый раз.

А потом Таня поняла, что уже долго и болезненно пристальновглядывается в покрытое ледяным узором окно. За окном, неподвижно повиснув ввоздухе, застыла такая родная, такая знакомая фигура. Сердце у Тани растаяло ипотекло, точно Снегурочка в электрогриле. Она мигом представила, как долгоГурий провел в полете, на какие жертвы пошел, чтобы вырваться из цепких лапоксвоих теть! Он прилетел за ней, прилетел, чтобы навсегда забрать ее изТибидохса и увезти в свой далекий, готически прекрасный Магфорд!

И конечно, она полетит! Она не может здесь большеоставаться!

– Милый, дорогой! Наконец-то! – пробормотала Таня,прижимая к груди руки.

Гурий Пуппер прижался носом к стеклу, потом бесцеремонно, неутруждаясь даже распахнуть раму, протиснулся в магпункт. Таня бросилась к нему,ожидая, что ее сейчас подхватят сильные руки и посадят на метлу.

– Ты чего? Перегрелась? Какой я тебе дорогой? Я сродубыл мерзкий и противный, чем и горжусь! – неожиданно гнусаво сказалПуппер. Голос у него звучал кошмарно, точно с перепою.

Таня вздрогнула и очнулась. Перед ней с вечной ухмылочкой,прилипшей к губам как окурок, стоял поручик Ржевский. Это он висел за рамой,пока живое Танино воображение превращало его в Пуппера.

Лязгая кинжалами, Ржевский подошел к Тане и похлопал ее пощечке. Прикосновение его призрачной руки было чем-то сродни анестезирующемууколу. У Тани Гроттер немедленно онемела щека.

– Я, собственно, чего прилетел… В следующую пятницу,13-го числа, мы с Дамой ждем вас в полночь в Башне Привидений на маленькийконцертик. Безглазый Ужас будет петь, а я греметь кинжалами! Будет страшновесело!.. Кстати, никто не видел моего турецкого ножа? Я его где-топосеял! – заявил Ржевский и, захохотав своим коронным смехом, принялсялетать по магпункту.

Ягге, продолжавшая ворожить над девясилом, не оглядываясь,запустила в него дрыгусом-брыгусом. Поручика втянуло в стену, и он исчез. Черезнекоторое время исчез и его задержавшийся хохот.

– Чумиха меня побери! «Я убью тебя, лодочник!..» Всмысле, Цирцейку, – пробормотала Таня Гроттер. – Я влюблю ее саму вПуппера и создам такой любовный треугольник, который ей, хочешь не хочешь,придется превращать в любовную прямую.

Таня торопливо подошла к соседней кровати и, открыв футляр,стала проверять натяжение струн. В принципе этого можно было и не делать, но ейнужен был какой-то повод, чтобы не оборачиваться, зная, что Ванька теперьозадаченно смотрит на нее.

«Хорошо, что я не назвала Пуппера по имени! Ванька вполнеможет подумать, что я просто шутила со Ржевским», – торопливо думала Таня.Она сообразила уже, что едва себя не выдала.

Некоторое время спустя, окончательно расстроив контрабас,она под каким-то предлогом сбежала из магпункта. Алконост увязался было следом,собираясь запеть, но передумал и отправился в подвалы клевать слизняков изомбировать своим пением нежить.

До тренировки, которой Таня прикрылась, чтобы не отвечать наВанькины вопросы, оставалось еще четверть часа. Таня Гроттер прикинула, что ейне хочется тащиться с контрабасом через подъемный мост, а потом по снежномуполю мимо пруда. Она решила подняться на стену – туда, где не действовали ужеполетные блокировки, – и долететь на контрабасе.

Поднимаясь на стену, Таня остановилась передохнуть наплощадке, к которой примыкал небольшой круглый зал, который иногда называли«комнатой ссор и примирений». Говорили, ее когда-то построил Древнир, решивший,что, раз выяснения отношений все равно неизбежны, лучше сразу создать для нихотдельное помещение. Во-первых, здесь, в Башне, ссорящиеся никому не мешают, аво-вторых, в «комнате ссор» всегда, даже летом, такие сквозняки, что долгоскандалить ни у кого не возникает желания.

Дверь в комнату ссор была плотно закрыта, однако сквозьузкую бойницу все равно доносились голоса.

– Женщины – есть зло! Они слабы и изнежены! Не умеясохранять и приумножать, они живут на несчастьях всех смертных!.. Из-за женщиныпо имени Елена пала великая Троя, из-за женщины же мне сломали ребро, когда ябыл еще юн и глуп! – бубнил кто-то.

Таня узнала Поклепа. Его слова заглушил русалочий хохот.