Ужас вновь завыл, да так, что задрожали висюльки люстры избогемского хрусталя. Примерно на середине песни он вдруг замолчал и обиженноуставился на Таню и Ягуна.

– Кто-то меня перебил! – сказал онкапризно. – Кто-то завопил громче меня! Не потерплю конкуренции: вТибидохсе самый психованный я! И самый душераздирающий тоже я!

– Такого просто быть не может! – заверил его Ягун.

– Нет, кто-то заорал! Я говорю вам, что слышал! Крикбыл вон оттуда! Пошли со мной! Накроем моего конкурента с поличным! –воскликнул Безглазый Ужас и быстро полетел над полом. За ним спешили Таня иЯгун. Замыкал процессию улюлюкавший поручик Ржевский.

Там, где широкий коридор выходил на площадку и извергалсявниз лестницей атлантов, Безглазый Ужас внезапно остановился и навис над полом.

– Ого, да тут свеженький труп! Как забавно! Давненько вТибидохсе не происходило действительно жуткого и кровавого убийства! –сказал он оживленно.

Кто-то, одетый в темный свитер и брюки, лежал на плитах полалицом вниз. Таня и Ягун с усилием перевернули его. Это был Гуня Гломов. Ондышал, но лицо его было бледным как мел, а веки закрыты.

– О, да он жив! – разочарованно сказалУжас. – Тогда я полетел! Мне тут делать нечего! И передайте своемуприятелю, если он еще раз прервет мою песню, я повешусь прямо над его кроватьюи буду болтаться там все ночи напролет, синий и раздувшийся. Поверьте, что этоне блеф!

Безглазый Ужас повернулся и улетел. Баб-Ягун принялся трястиГуню. Тяжелая голова Гломова бессильно моталась, откидываясь то вперед, тоназад.

– Может, он пьяный? – подмигивая, предположилпоручик Ржевский.

– Ты с ума сошел? Он же десять минут назад был с намина концерте!.. Да и потом, ты что, Гломова не знаешь? Его и бочка спиртного несвалит! – возмутилась Таня.

– Ну тогда я не знаю… Я просто предположил! –сказал поручик.

Гуня Гломов тяжело разомкнул веки.

– Тебе плохо? Ты можешь встать? – с беспокойствомспросил Ягун.

Губы у Гуни дрогнули.

– Нет.

Его голос звучал совсем тихо. Требовалось напрягать слух,чтобы хоть что-то разобрать.

– А руку поднять?

– И руку поднять… Ничего…

– Как же тебя угораздило?

– Я возвращался и вдруг из темноты ко мне кто-тошагнул. Я обернулся, но поздно… – в глазах у Гуни стояли слезы. Как-тонепривычно было видеть его таким тихим и бессильным. Непривычно и страшно.

Таня и Ягун переглянулись. Они как-то разом заметили, чтотело Гломова ссохлось и стало совсем слабым. Одежда висела на нем свободно, какна вешалке. Руки были тонкие, словно паучьи. Прежняя сила Гломова, заставлявшаятрепетать весь Тибидохс, исчезла, как будто ее никогда и не было.

– Вторая жертва… Помнишь, что говорила ВанькеЗализина? – шепнул Ягун и спросил у Гуни: – Ты знаешь, кто это был?

– Золотые усы… Серебряная голова… Я закричал… Большеничего не видел, – белыми губами сказал Гуня и вновь закрыл глаза. По егощекам текли слезы.

Поручик Ржевский дико посмотрел на Гуню и, точно штопорввинтившись в пол, помчался звать Сарданапала. Что-что, а панику Ржевский умелсеять лучше, чем кто-либо. Вскоре на верхней площадке лестницы атлантовсобралась почти вся школа.

– Только что я связывался с Зуби. Она полетела сциклопами к Грааль Гардарике. Там появились новые пробоины. Две вверху на одномуровне, две ниже тоже на одном уровне и одна завершающая снизу, – негромкоговорил Сарданапалу Поклеп.

– Буква U. Предпоследняя в слове DEUS… – кивнулакадемик. Непохоже было, что эта новость застигла его врасплох. Поклеп Поклепычостро и изучающе взглянул на него.

Ягге долго сидела перед Гуней на корточках и держала его зазапястье. Наконец она подала знак, и джинны погрузили его на носилки.

– У него отняли силу. Не магическую, но просто силу. ВТибидохсе Гуню можно оставить, да только теперь его сможет обидеть даже малюткаКлоппик. Не уверена, что в ближайшее время он будет хотя бы ходить… – негромкосказала Ягге Сарданапалу.

Лицо академика окаменело.

– Кто это был? Он что-то говорил вам? – спросил ону Тани.

– Похоже, Перун. Золотые усы… серебряная голова… –сказала Таня.

Сарданапал молча повернулся и быстро пошел к себе в кабинет.Медузия и Поклеп Поклепыч едва успевали за ним.

– Да, сомнений нет, это Перун. Перун и его молот. Онотбирает у каждого главное, что у того есть. Не убивает, а дает негативныйповорот судьбе. У Гробыни самым ценным была магия, у Гуни – жизнелюбие ифизическая мощь. Совершая эти поступки, проламывая купол, Перун вынуждает меняпроизнести заклинание уничтожения… – быстро говорил академик.

– Перун вынуждает вас напасть на него, изгнать его извсех существующих миров. Но зачем, зачем? Прежде Перун был одним из самыхуважаемых богов. Не пойму, что могло заставить его измениться, – страдая,спросила Медузия Горгонова.

Сарданапал остановился так резко, что Медузия и Поклеп едване налетели на него сзади.

– Сейчас не время думать об этом, Меди. Дети подугрозой… Клянусь собой, тобой, Древниром, магией – чем угодно… Если он еще разна кого-то нападет, я произнесу заклинание! – отрывисто произнес академик.

– Привет вам, продрыглики, магерочки, маггини и всякаяпрочая маглочь! Ого, Грызианка Припятская из «Последних магвостей» уже грозитмне микрофоном! Видели бы вы этот микрофон! Это просто дубина народной войны!Хорошо еще, что мой пылесос уже в воздухе! С вами неунывающий Баббини-Ягунини,он же Баб-Ягун, лучший из комментаторов и отважнейший из игроков! Разумеется,это лишь мое личное мнение. То самое ИМХО, как называет его Пипенция, тоскующаябез Интернета. Вы можете с ним и не соглашаться, если – хе-хе! – небоитесь, что моя бабуся вас сглазит. Бабуси почему-то любят таких внучков, какя. Если видишь раздерганного болтливого типчика, у которого давно и надолгосорвало крышу, у него стопудово нужно искать соответствующих родственников,особенно мамочку или бабусю.

Спохватившись, Ягун опасливо взглянул в сторону гостевыхтрибун, соображая, не сморозил ли чего лишнего, но Ягге лишь доброжелательноулыбалась и махала своему пухлому внуку рукой.