– Андрей Михайлович, да что там осталось-то после стольких лет?!

– Вот и посмотрите, что осталось. – Бережной поднялся и подошел к окну. – Витя, иногда остается больше, чем мы ожидаем. С вами поедет патологоанатом Норейко, я попросил его оказать всяческое содействие. Шуметь о мероприятии не надо, так что сделаем все тихо. Когда выяснится, что смерть Анны Штерн наступила совершенно не по тем причинам, которые указаны в протоколе, а это выяснится, мы сможем задать вопросы некоторым людям, и люди эти будут вынуждены сотрудничать. Но пока у нас на руках просто невесть откуда взявшиеся страницы бумаги, которые могут быть подделкой.

– Но вы же так не думаете?

– Нет, не думаю. – Бережной вздохнул. – В те годы всякое творилось, так что вполне могли подменить дело, переквалифицировав на несчастный случай, подменить все улики. Но если это было сделано, то только с согласия самого Штерна. Если его не убрали вместе с женой, то он должен был согласиться все замять, предал свою жену и продал дочь – за какие ништяки, а главное – кому? Вот это нам и предстоит выяснить, и тогда, я думаю, мы узнаем, что произошло в доме на Веснина и кто виноват. Идите, работайте, вечером собираемся здесь же.

Бережному требовалось подумать. Конечно, никто не знает, в какую сторону начала копать группа – кроме молодого прокурора, крестного сына Бережного, который и дал санкцию на проведение эксгумации, да патологоанатома Норейко, большого друга покойного Петровича. Эти люди трепаться не станут, они заинтересованы в результатах расследования следственной группы, но Бережной понимал, что стоит поползти слухам, и расследование прикроют, а всех причастных, включая его самого, вполне могут на протяжении короткого времени просто убрать. Кто знает, кто и что стоит за той старой историей? Но у некоторых преступлений срока давности нет.

Телефон в кармане требовательно зазвонил, и Бережной с тревогой поспешил принять звонок – звонила Василиса.

* * *

Геннадий закончил поиск и откинулся в кресле. То, что он нарыл, перевернуло его представления о мире и безопасности. И теперь Геннадий точно знал, что никогда не станет делать, когда у них с Машкой появятся дети, – он ни за что не позволит своим детям учиться в закрытых школах, даже в самых лучших и известных. Потому что эта закрытость иной раз позволяет процветать вещам, которым среди людей и названия-то нет.

– Гена, тут пришла эта дама.

«Этой дамой» Машка называла Инну Шатохину. Геннадий ухмыльнулся – его Машка очень сложно относится к людям, а Инна ее, скорее всего, просто пугает. Но Машка никогда не позволяет себе проявлять на работе личные эмоции, и только по напряжению в ее голосе, не слышному посторонним, Геннадий понимает, что Машке неуютно, когда приходит Инна Шатохина.

– Геннадий, твоя девушка меня боится, – Инна плюхнулась в кресло и положила на стол папку с документами. – Скажи ей, что я кусаюсь только в полнолуние.

– Вот сама и скажи. – Геннадий заглянул в чашку, надеясь, что в ней остался кофе, но надежды оказались напрасны. – Откуда ты знаешь, что она моя девушка?

– Тоже мне, бином Ньютона. – Инна хмыкнула и тоже посмотрела на чашку. – Кому тут надо заплатить, чтобы получить чашку кофе и печенье?

Геннадий обрадованно вскинулся – можно оттянуть неприятный разговор.

– Маша!

Машка материализовалась моментально, с кофейником и вазочкой печенья в руках.

– Тебе цены нет. – Геннадий с обожанием взглянул на Машу. – Я только лишь подумал о кофе, а ты уже все знаешь.

– А я уже все знаю. – Маша улыбнулась и поставила на стол кофейник и печенье. – Сливки?

Вопрос был обращен к Инне, потому что Геннадий пил только черный кофе, и Маша об этом знает.

– Да, будьте добры, и сливки, и сахар, – Инна улыбнулась Маше. – Спасибо, я убить была готова за чашку кофе.

Некоторое время они молча пили кофе. Говорить о неприятном и странном деле не хотелось, и они оба понимали, что тянут время, но снова погружаться в вещи, находящиеся за гранью понимания, им не хочется.

– Ладно, Ген, торжественную часть объявляю закрытой. – Инна отставила чашку и вздохнула. – Переходим к нашему делу.

– Как там Дэн?

– Уже лучше. – Инна старалась не думать о том, что будет дальше, и будет ли все по-прежнему, сейчас главное, чтобы Дэн вернулся. – Заезжала в больницу, говорила с доктором, прогнозы осторожные, но они уже есть, и это радует. Ген, я виделась с этой девицей, дочкой Штерна.

– И?

– Если только она не величайшая в мире актриса, то дама сия очень мало нам поможет. – Инна вздохнула. – Видимо, пока она могла ездить туда-сюда, она была стабильна, но чем дольше она варится в этом котле, тем ближе момент, когда она сорвется, и тогда помоги ей, боже. Не то чтоб она была не в своем уме, но кто-то научил ее защищаться от неприятных и травмирующих вещей, просто отсекая их. Пока Тина ездила по миру, замещая эмоции новыми впечатлениями, у нее получалось отсекать, но сейчас у нее вагон и маленькая тележка неприятностей, и внятной перспективы избавиться от них не видно, и отсекать уже не получается. Она держится, но я бы сказала, что держится на грани. Вряд ли она и сама это осознает, но я повидала всякого, так что могу судить. Думаю, дело закончится либо дуркой, либо суицидом.

– Что она тебе сказала?

– Ничего интересного, чего бы мы сами не знали. – Инна долила себе кофе. – Я объяснила ей, что могу выяснить, как случилось, что она передала свое имущество непонятно кому. Сказала, что вполне возможно, все можно переиграть – просто мне нужно изучить документы. Она меня слушала, кивала, потом прямо спросила, сколько это будет стоить, учитывая, что вопрос с деньгами у нее открыт. Внешне она очень спокойная, очень упорядоченная девица, даже, я бы сказала, чопорная – это как раз та матрица, в которую она себя поместила, чтобы выжить. Но когда я спросила об убийстве, она слегка занервничала – ровно настолько, чтобы понять: она что-то скрывает.

– Любой бы занервничал. И каждый что-то скрывает. Инна, не каждый человек готов изливать душу первому встречному, особенно человек, получивший классическое английское воспитание.

– Может, ты и прав. Но дело в том, что нам надо знать, что именно она скрывает. – Инна взяла печенье и задумчиво постучала им о край чашки. – Возможно, это вообще ерунда, ничего не значащая мелочь, имеющая значение только для тараканов в ее голове, но возможно, что она знает что-то такое или догадывается, и сама не подозревает о важности своего знания, что существенно продвинет нас в расследовании. А вот что это, я так и не вытащила из нее – все-таки классическое английское воспитание страшная вещь. Думаю, Бережной пока не понял, что она темнит, иначе он бы из нее душу вынул, а вытряс нужное, так или иначе.

– И до чего вы с ней договорились?

– Договорились, что Тина выдаст мне доверенность на представление ее интересов. Я заверила ее, что мой интерес в этом деле не денежный. И знаешь, что я поняла о ней… – Инна задумалась. – Когда я пыталась ей лгать, она тут же закрывалась.