Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мужчина возвращает ее из своих мыслей крепкими объятиями и глубоким поцелуем, от которого тут же кружится голова.
— Так что, плохая девочка? — спрашивает снова.
Она кивает, улыбаясь и провокационно поднимая бровь.
— А ты — шейх Адам? Мой господин?
— Тогда сегодня будет по-взрослому… — его голос теперь с хрипотцой. Он приятно щекочет не только ее слух, но и задевает нечто потаенное, женское там, внутри… То самое, где желание и похоть берут свои истоки.
— По-взрослому… — выдыхает в ответ прямо в его губы.
Снаружи одного из самых роскошных отелей Венеции Бельмонд Киприани, расположенного на острове Джудекка с видом на Дворец дожей и лагуну, их уже ждал обитый красным деревом катер — самый удобный из всех видов транспорта в этом фантастическом городе каналов, легенд и страсти.
Ветер развивает ее волосы, а он невольно любуется её изящным силуэтом.
— Нет ничего красивее Венеции, — завороженно вглядывается в красоту величественной архитектуры на закате Ника, утопая в Его теплых объятиях. Брызги воды из канала от быстрой езды то и дело попадают на кожу — в них пьянящая свобода и свежесть, в них ощущение жизни и дыхания. Такие моменты запоминаешь на всю жизнь.
— Разве что девушка, прекрасная, как Венеция… — она не видит сейчас лица Адама, но точно знает, он улыбается, упираясь волевым подбородком в ее макушку. Она привыкает к нему, узнает… Уже научилась отличать его интонации, повадки, манеры. Когда кто-то так рядом, это неизбежно.
— Ты намекаешь, что я похожа на Венецию? Хм, красивый комплимент… Правда, мои сородичи бы сочли его оскорблением. Я ведь родом из Флоренции…
Его рука сжимается на ее ягодице. Адам порывисто разворачивает Нику к себе.
— Шейх Адам, девочка… Забыла? Игра началась… — И да… Ты похожа именно на Венецию. Флоренция прекрасна. Но ее красота — как сочная женщина среднего возраста с плодовитыми широкими бедрами и такой же грудью. Она уже пожила, заразилась здоровым цинизмом, корыстью и похотью. Любит поспорить и повздорить. Ты же соткана из другой материи, Ника…
Руки Адама нежно гладят ее кожу. Кончики его пальцев теплые и чувственные. Она словно бы чувствует мельчайшие полосочки на них, уникальные у каждого человека, которые обычно хорошо видны на отпечатках. Подобно слепому, он словно бы читает ее сейчас, вот так прикасаясь к коже.
— Ты легкая, нежная, невесомая. В тебе загадка. В тебе класс и аристократичность… А еще, — снова эти полные требовательные губы на ее губах. Властно. Влажно. Пьяняще., — а еще ты подобна розе, которая только-только раскрыла свой бутон. Все еще так пленительно свежа. И в то же время, твой аромат уже дурманит. Дурманит соблазном, страстью, искушением. С каждым днем ты превращаешься в пленительную женщину. В моих руках превращаешься. Нет ничего красивее этого зрелища… Оно сводит меня с ума. Венеция такая же. Она вечно юная, пленительная, лукавая, но… роковая… Она может заставить мужчину пылать, плавиться, страдать…
— А я? Разве я могу?
— Уже заставляешь…
— Разве?
Он опускает губы на ее шею, глубоко вздыхает.
— Ты так и не сказала мне о своих чувствах… Что ты испытываешь?
Ника невольно опустила глаза. Она понимала, что Он хочет услышать. Не просто ее «да». Не просто свое имя в порыве страсти, когда спазмы запредельного удовольствия скручивают ее тело в судорогах снова и снова в его умелых объятиях. Заветные три слова, которые значат так много, когда сердце и правда трепещет в порыве страсти и наваждения. Она так и не произнесла их ему…А Он ждал. Продолжает ждать.
— Дай мне время, пожалуйста. — накрывает его руки своими, — для меня все слишком стремительно…
Он тяжело вздыхает и молча кивает.
— Я ждал тебя всю жизнь. Что ж, подожду еще…
Для Ники стало полной неожиданностью их спонтанное путешествие. На Таифе они не задержались. В тот же вечер после его драматичного признания перелетели в Марсель и отправились в плавание на пришвартованной в его порту яхте. Канны, Ницца, Вильфранш-сюр-Мер, Монако, Генуя… Сегодня, в Венеции, будет их первая ночевка на суше. До этого они спускались на землю в прямом и переносном смыслах слова, отрываясь друг от друга, только чтобы погулять и вкусно поесть.
Ника никогда не испытывала такой богатой палитры удовольствий и ярких впечатлений, как за эту поездку. Каждый день открывал ей новые удивительные локации и знакомил с очередными гастрономическими шедеврами. Каждая ночь окрашивалась новыми красками страсти Адама, которая, вопреки известным ей его доминантным пристрастиям, пока ограничивалась обычным сексом, пусть с каждым разом все более смелым, раскрепощенным, страстным и чувственным. Он мог делать это часами — до тех пор, пока она сама не просила его о пощаде. Перед тем, как начать их очередное безумие, он предусмотрительно отпускал команду на берег — с тем, чтобы никто не мог помешать их соитию. Они не сдерживали криков, не думали об осторожности и приличиях. Просто проживали эти удивительные часы, как особую часть своей жизни. Это и было жизнью. Всякий раз, когда мир темнел в его глазах, рассыпаясь на тысячи звезд от оргазма, приходя в себя и крепко прижимая Нику к груди, Адам весело усмехался: «la petite mort (франц. — маленькая смерть)… Ты снова убила меня Ника, как хотела когда-то… Французы ведь так говорят об оргазме. Потеря себя, которая уничтожает боль разделенности»…
Он был страстным, но в то же время нежным. Ему нравилось быть с ней нежным. И в то же время, Ника понимала, что ему этого может быть мало. Ей самой хотелось дать ему больше. Да и самой хотелось ощутить это щекочущее нервы чувство зависимости и подчинения.
Они домчали до Гранд Каналле не больше, чем за четверть часа. Адам несколько помрачнел после их разговора на катере, но в то же время, не стал портить вечер ни ей, ни себе. Галантно помог девушке выбраться на берег. Ника даже немного пожалела, что напялила каблуки, но очередного его острого взгляда на ее ножки хватило, чтобы все сомнения снова отступили. Вопреки крикам феминисток в обращенном на тебя внимании мужчин было скрыто не меньше удовольствия, чем в ароматном кофе по утрам или
