Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хороший вы человек, – говорит Вайолет, из глаз которой готовы хлынуть слезы. – Самый лучший.
Она вытирает слезы и смотрит Эдварду прямо в глаза. На лице, словно волна, появляется улыбка, пока глаза не скрываются за складками щек. Эдвард вновь вспоминает, какой хорошенькой девушкой она была когда-то.
Вечером, после обеда в клубе с Леонардом и другими членами Евгенического общества, во время которого они обсуждали, кто из членов парламента способен по личной инициативе проголосовать за предложенное законодательство, а кого понадобится убеждать более основательно, Эдвард возвращается в свою квартиру в Блумсбери. Ему совестно, что основное время он проводит здесь, вдали от Брук-Энда, вдали от Элинор и детей. Он говорит, что это делается для удобства работы. Так оно и есть. Верно и то, что груз выполняемой им работы требует посвящать ей почти все время. Но верно и другое: нынче Брук-Энд переполнен болью и страданиями и уже не является пристанищем, каким был когда-то. И Эдварду лучше держаться подальше от тамошних проблем, чем встречаться с ними лицом к лицу.
Наконец-то оставшись наедине с собой, он достает письмо и начинает читать.
Дорогой сэр!
Надеюсь, Вы и Ваша семья здоровы.
А вот мне похвастаться нечем. Нынче я совсем занемог. Так случилось, что зимой подхватил инфлюэнцу. Она свирепствует каждый год, но меня зацепило и вдарило по легким. А Вы знаете, какие у меня легкие.
Но относятся здесь ко мне хорошо. Старшая медсестра ужас какая строгая, а та, что на отделении, добрая. Я стараюсь изо всех сил. Постоянно думаю про Вас и про то, как Вы мне помогаете. Это дает мне силы не опускать руки. Хочется думать, что Вы в полном порядке. Поэтому я не собираюсь сдаваться, как Вы не сдавались. А иногда припекает будь здоров.
Есть у меня мечта: выбраться отсюда на праздник. Особенно летом, когда жарко. Сел бы на морском берегу, засунул бы ноги в песок и глядел бы на волны. Вряд ли так оно будет, но мне приятно мечтать.
Хочу, чтоб Вы знали: я очень благодарен за все, чем Вы рисковали из-за меня. Вы мне жизнь спасли, за что я никогда не сумею Вас отблагодарить как надо.
Эдвард комкает письмо, а в горле появляется огромный отвратительный ком.
Март 1929 года
Моя дорогая Элинор!
Сообщаю, что полностью простила тебя, моя глупая старая дурочка, за резкие слова, которые ты наговорила мне в день моего приезда. По словам Роуз, ты до сих пор переживаешь и думаешь, будто я на тебя рассердилась. Какая несусветная чушь! Дорогая, ты же знаешь, что я всегда буду тебя любить, как верный старый пес, даже если ты отчитаешь меня и выставишь из дому под дождь.
Пожалуйста, не сердись на сестру, но Роуз рассказала мне, что случилось с бедной малышкой Мейбл. Знаю, она сделала это вопреки твоему желанию, но она очень волнуется за тебя и чувствует, что я должна знать. Теперь понятно, почему тогда ты была на взводе. Элинор, я подставляю тебе свое плечо. Слишком тяжело нести такую ношу в одиночку.
Я понимаю, что не должна была сообщать тебе, что Марсель видится с Роуз. Во всяком случае, я не имела права обрушивать это на тебя, когда ты только-только оправилась после родов и была эмоционально уязвима. Если хочешь, считай это письмо моим извинением.
Вот так. Мы квиты, и между нами все в лучшем виде. Самое главное, дорогая: когда же ты, черт возьми, выберешься в Лондон и навестишь меня?! Ты же можешь оставить младенца с няней на пару дней. Фактически всего на день! Насколько помню, я своего отодвинула через месяц. Я люблю своих детей, по-настоящему люблю, но нельзя же целиком посвятить им всю нашу жизнь.
Дорогая, назначай дату. Можем поболтаться по магазинам. Чем-нибудь полакомиться. Выпить. Покурить. Устроить вечеринку, пока не свалимся от усталости. Придумывай любое развлечение. Мне кажется, что при всех бедах Мейбл (пожалуйста, не беспокойся, я не расскажу никому) и при постоянно отсутствующем Эдварде тебе просто необходимо взбодриться.
Со всей любовью,
Элинор улыбается и откладывает письмо. К своему удивлению, она обнаруживает, что ничуть не сердится на Роуз. Фактически она даже чувствует облегчение. Теперь ее лучшая подруга знает. Софи сохранит тайну. У Элинор теплеет на сердце от мысли, что Софи приняла ее извинение и их отношения вернулись в прежнее русло. Как ей сейчас необходимо оптимистичное и мудрое отношение подруги к миру. Элинор до сих пор не оправилась от жутких событий того злополучного дня, когда решилась вывезти дочь на прогулку. Искаженное припадками лицо Мейбл и сейчас стоит у нее перед глазами. Ее малышка попала в ловушку, из которой не выбраться. Элинор чувствует подступающую тошноту. Больше она не решалась уводить Мейбл из дому. Все попытки поговорить с Эдвардом об этом словно натыкаются на скалу. Даже когда они вместе, стоит ей заговорить о Мейбл, разговора не получается. Муж отвечает односложно. Единственная, с кем она может говорить на такую тему, – это Роуз. Но сестра сейчас в Лондоне, наслаждается работой в «Нью стейтсмен». А она здесь, наедине со своими изматывающими страхами. Роуз живет у Софи. Им всегда есть о чем поговорить. Не то что ей здесь. От этой мысли Элинор становится больно. Прежде, до болезни Мейбл, ее вполне устраивали тишина и покой Брук-Энда. Сейчас здешняя жизнь кажется ей наказанием.
Сегодня пятница. Утро. Ближе к вечеру из Лондона приедет Роуз, чтобы, как всегда, провести выходные в Брук-Энде. Желая скоротать время, Элинор решает заняться разбором накопившейся корреспонденции. Теперь, когда Эдвард почти не бывает дома, она заняла его письменный стол. Он человек аккуратный; все разложено и расставлено по местам. Ни одно письмо и документ не валяются где попало. Жизнь Эдварда упорядочена; наверное, это обусловлено его армейскими привычками. Эффективность и точность в одинаковой степени нужны и военному, и ученому. Эдвард, несомненно, столь же педантичен в своих исследованиях, а также в сборе и анализе данных.
Элинор оглядывает полки с рядами папок. Каждая снабжена ярлыком и имеет цветную метку, указывающую на принадлежность к определенному исследованию или проекту. Две стены кабинета занимают полки, тянущиеся до потолка. Там собраны научные книги, написанные Эдвардом, аккуратные стопки номеров «Психологического журнала» и великое множество других научных книг. Элинор читает заглавия на корешках. «Семья Калликак: изучение наследственной передачи слабоумия»… «Убедительные и подкрепленные доказательствами данные по умственному уровню новобранцев армии Соединенных Штатов». Она снимает книгу с полки, оттягивая момент, когда нужно сесть и внимательно просмотреть все счета и документы по домовладению. «В этом крупнейшем и самом широкомасштабном исследовании умственных способностей американских призывников участвовали один миллион семьсот пятьдесят пять тысяч человек, которые подверглись самой тщательной проверке, когда-либо проводимой в американской армии. Получены обширнейшие результаты, и они будут определять стратегию на ближайшие годы. Результаты показывают – и это не может не вызывать тревогу, – что средний уровень умственного развития типичного белого новобранца лишь немногим превышает уровень тринадцатилетнего ребенка. Еще бóльшую тревогу вызывает то, что тридцать семь процентов белых новобранцев подпадают под категорию слабоумных, чье развитие даже ниже, чем у двенадцатилетних детей. Средний возраст умственного развития иммигрантов из стран Южной и Восточной Европы, включая славян, достигает лишь одиннадцати лет, тогда как у негров этот возраст еще ниже, а слабоумием страдают почти девяносто процентов чернокожих новобранцев».
