— Что там? — Смеется он.

Чувствую, как дрожат от хохота его руки.

— Кусты, — успеваю сказать я прежде, чем падаю прямо на них вниз головой.

Ветки больно царапают мне лицо, руки, упираются в живот. Перекатываюсь, пытаясь встать, и слышу громкий хруст ровно на том месте, где только что была сама. Спасибо хоть не раздавил! Мы барахтаемся в зелени, куда-то ползем, хрюкая от смеха. Падаем прямо в траву и лежим, хохочем, когда вдруг слышим голоса над головой. Там, в окне.

— Побежали! — Джон подает мне руку и помогает встать. — Быстрей!

Мы даже не отряхиваемся: бежим, продираясь сквозь кусты, куда-то в темноту. Спотыкаемся, падаем и снова бежим. Мой спутник тихо матерится на своем родном языке, от этого мне еще труднее сдерживать смех. Оторвавшись от толпы обезумевших фанатов, которые вполне возможно могли пуститься за нами в погоню, убежав на приличное расстояние, мы падаем спиной на траву. Лежим, молчим, пытаемся отдышаться. Над головой лишь звезды и ровный желтый полумесяц.

Наконец, я решаю высказаться:

— Что-то не то с твоим голосом.

Джон поднимает голову и пристально смотрит на меня.

— Что? Ты о чем? Что с ним не так?

— Он действует, как оружие массового поражения. Это опасно. И для тебя, и для человечества.

— Черт… — Говорит он совершенно серьезно. — Вот мама так же всегда говорит.

И мы смеемся. Я сажусь, откупориваю бутылку и делаю несколько глотков.

— Когда ты собирался мне сказать?

— Завтра. Договорился бы встретиться на фестивале. Ты бы стояла в толпе поклонниц, ждала меня, считая себя обманутой и брошенной, и тут я появился бы на сцене. Или увидела меня еще раньше — на рекламном плакате, они здесь повсюду в городе. Ты, наверное, не обратила внимания: большими буквами «Джон Н.» и мой портрет. Хотя он больше похож на силуэт в тени, но все-таки вполне узнаваем.

— Вот я дура…

— Нет, — Джон садится, поправляет прядь волос, упавшую на мое лицо, — ты милая. И ты не виновата, что не интересуешься хорошей музыкой.

Мне становится не по себе. Расстояние между нами оказывается опасно близким. Алкоголь в крови только подогревает ненужный интерес к этому мужчине, смущение отступает.

— А ты, значит, специалист по хорошей музыке? — Выдыхаю я.

— Я — ее создатель, — ничуть не стесняясь, говорит он, тянется куда-то, оказываясь совсем близко к моему лицу, достает бутылку и жадно пьет.

Я падаю обратно на траву и закрываю глаза. Чувствую себя потерянной в каком-то запутанном лабиринте, и виной тому, что мне довелось в нем оказаться, являюсь только я сама. Не знаю, что мной сейчас руководит: отчаяние, эгоизм или боль. Единственное, что знаю точно — если этот мужчина захочет меня поцеловать, сопротивляться не буду.

Но Джон встает, помогает мне подняться и увлекает за собой, на набережную. Там мы гуляем несколько часов, болтая обо всем на свете. Певец рассказывает мне о себе, о предстоящем выступлении, об одиночестве и о том, почему в жанре soul нужно петь душой. Он поет а-капелла свои песни, напевает что-то известное из шестидесятых, семидесятых, танцует босиком на песке, а я смеюсь и на время забываю о том, какие проблемы предстоит решать, и о том, сколько новых себе создаю прямо сейчас.

Когда Джон спрашивает, на чем играет мой бойфренд, мысли возвращаются к Паше. Мне становится стыдно, что, возможно, иностранец прав, и мне стоит разобраться в происходящем между моим парнем и этой девушкой. Но мучиться от стыда долго не приходится — в это же мгновение мы видим их в двадцати метрах от себя, на пляже. Пашка с ребятами мчит к воде, а эта блондинка, недолго думая, сдирает с себя майку, шорты, бросает на песок и летит за ними. Ничего и никого не стесняясь. Вот стерва!

— Это она, — объясняю Джону, прячась за кабинку для переодевания.

— Подойдешь? — Спрашивает он тихо.

Притягиваю его за футболку, надвигаю британцу кепку на глаза.

— Стой здесь, — шепчу на ухо. — Как же это по-вашему будет? — На шухере… — Короче, просто стой и жди.

— Молодец, — выдыхает он мне в лицо, — вам нужно поговорить.

— Конечно.

Вот только разговаривать я не планирую. Заприметив одного из их группы, стоящего возле воды с перевязанной рукой, осторожно крадусь. Чуть не по-пластунски. На корточках, перебирая руками песок. Мне плевать, что я похожа сейчас на бешеную каракатицу, плевать, если заметят. Хватаю одежду этой лохудры и, убедившись, что погони нет, бегу обратно, за кабинку.

Пока Джон пытается меня образумить и отчитывает, дергая на себя чужую одежду из моих рук, замечаю, как все ребята выходят из воды.

— Тихо ты, — говорю по-русски, — надоел со своим «импосибл»! — Перехожу обратно на английский. — Ничего я ей не отдам.

Начинается паника, парень с перебинтованной рукой растерянно пожимает плечами, парни оглядывают пляж в поисках воришек. Блондинка не кричит, она явно скучает, лениво прикрывая грудь ладонями. Я жмусь к Джону, шепчущему, что пора выйти и вернуть даме ее наряд. Почти соглашаюсь с его доводами, когда Паша вдруг поднимает с земли и протягивает девице свою футболку.

Когда она отпускает ладони и светит своими дынями, медленно облачаясь в футболку моего парня, я открываю рот, чтобы высказаться, но в этот раз меня уже прерывает Джон:

— Ты все испортила.

— Знаю. Это была бы не я, если бы в очередной раз не облажалась.

Паша

Утро начинается вполне бодро и весело. Мы встаем, бежим завтракать, собираем вещи и едем на саундчек.

Меня бесит мой наушник системы персонального мониторинга, у остальных ребят они изготовлены по индивидуальным слепкам, мой мне достался от Бори — постоянно выпадает из уха. Но без него было бы трудно на подобном мероприятии, даже совсем никак не обойтись: исходящая из колонок громкая музыка отражается от всех стен и мешает следить за тональностью, балансом и ритмом, превращая звуки в один общий гул. А Нику за барабанной установкой в наушник подается к основной теме еще и звук метронома — самое важное для ударника, чтобы не сбиться с ритма. Такой маленький дирижер, спрятавшийся в ухе. Так что восславляю технологии и ежеминутно поправляю наушник, придумывая, не приклеить ли его на суперклей к ушной раковине.

Мы чекаемся быстро, можно сказать, второпях. За нами еще целая очередь из выступающих, и все должны свалить с площадки до обеда — хедлайнеры предпочитают проводить свою настройку без посторонних глаз и ушей. Лесю это, конечно, сильно расстраивает, ведь она хочет посмотреть на Джона Н… Вот и прошлой ночью долго не могла угомониться: перезнакомилась со всеми его охранниками чтобы попасть на третий этаж, но этого ей так и не позволили сделать. Просто не пустили.

Фанатки, простоявшие под окнами артиста весь вечер, тоже удовлетворились лишь приветственным взмахом руки артиста. Зато дважды: когда он заселился днем и потом еще часа в два ночи, когда вернулся, вероятнее всего, с экскурсии по городу или со встречи с продюсерами. Слухи по отелю ходят разные. Одной из девиц даже удалось увидеть женский силуэт в его окне. Подружка? Концертный директор? Горничная? Никто не знает, но Леся выступает за второй или третий вариант потому, что раз уж ей не удалось проникнуть в покои певца, то вряд ли это удастся провернуть незаметно еще кому-то из смертных. Лично нам по барабану — но Леся упрямо трещит об этом в течение всего приема пищи, поэтому мы в курсе событий.