Но не успел по-настоящему уснуть, разбудил взбалмошный звонок в дверь. Взглянул на часы, которые забыл снять с руки: светящиеся стрелки на циферблате показывали половину третьего ночи. Пока он пришёл в себя, присев на кровати и найдя кнопку настольной лампы, жена вбежала в комнату с белым лицом и немым вопросом. Он поднялся что-то сказать, успокоить, но вместо этого спросил:

– Кто там?

– Толя… Там солдаты… Из КГБ… За тобой… – бескровными губами прошептала она и пошатнулась.

Он подхватил её, погладил, как ребёнка по голове.

– Ну-ну, Надюш. Успокойся, родная…

– Что происходит, Толя? Зачем они? Ночью?

– Разберёмся, – он отставил её осторожно в сторону, усадил на кровать, сам вышел в прихожку.

Дверь на лестничную площадку, как и оставила её жена, покачивалась открытой. В проёме вытянулись, увидев его, два офицера в форме госбезопасности. Жербин не успел к ним выйти, затрезвонил телефон. «Сущая дьявольщина!» – ругнулся про себя он и поднял трубку.

– Анатолий Петрович, извините, это я, – голос был хриплым, сухим, неузнаваем. – Мои ребята подошли?

– Кто это?! – крикнул он.

– Это Лежинский, Анатолий Петрович. Вынужден вас побеспокоить.

– Ну? Сам не спишь и других пугаешь?

– Шифровочка пришла. Срочная.

– Так?

– Извините, Анатолий Петрович. Надо вас ознакомить.

– А до утра не терпит?

– Приказано срочно.

– Зачем она к вам, а не мне?

– Секретная, а Дьякушева, председателя Совета, не найду. Словно сгинул.

– И что же? Обязательно с солдатами? Народ пугать?

– Приказано немедленно. А на дворе тьма. Я побеспокоился, чтобы с вами ничего не случилось.

– Да тут идти два шага.

– Не помешает. Офицеры, Анатолий Петрович. Надёжные бойцы.

– Ты уж не арестовываешь ли меня? Жена вон перепугалась.

– Да что вы, Анатолий Петрович? Я бы сам пришёл, но обстановка…

– Какая обстановка?

– Чрезвычайная!

– Вы особенно не разбрасывайтесь такими заявлениями. У нас в области всё спокойно. Народ работает.

– Звонили оттуда, Анатолий Петрович… Из Конторы.

– Я утром на комплексе был. Всё нормально. Люди вопросы задают.

– А вы что?

– А я? Я им говорю: работать надо. И не дёргаться.

– По моим данным тоже всё вроде нормально.

– А как иначе…

– Шифровка эта…

– Хорошо. Я сейчас буду.

– Толя! Что там? – бросилась на шею жена.

– Я на работу. Бумаги срочные пришли спецсвязью.

– А эти? – она испуганно кивнула на застывших офицеров.

– Чтобы меня не украли по дороге, – хмыкнул он. – Боится за меня их начальник.

– Толя! – не отрывалась она.

– Спокойно. Через часок буду. Досыпать приду, – и он шагнул за порог, не прощаясь.

Жар остывающего асфальта ударил в нос, лишь только они вышли на улицу из подъезда. Духота убивала желания и мысли. Воздух стоял густым месивом и ощущался кожей. Жербин расстегнул ворот рубахи, отёр пот с лица. Легче не стало. Тяжело ему давалось это лето. Заканчивалось уже, а жара не спадала. Сердце стучало с перебоями. Тайком от жены по вечерам прятал он под язык валидол, прежде чем лечь спать, но помогало не сразу, лишь к утру забывался.

– Может быть, в машину, Анатолий Петрович? – спросил один из офицеров.

– Да что же здесь идти? Пройдёмся.

Охрана не возражала. Тот, что спрашивал, молча махнул рукой водителю. Машина ушла. Они двинулись в темноту. Жербин шёл и вспоминал беспокойный день. Сегодня он стал особенно запомнившимся, хотя и от предыдущего сносило голову. Что в столице? Что с президентом? Чем болен? Может, к середине дня из Москвы поступит какая-то вразумительная информация? С объявлением о введении чрезвычайного положения в стране, в сознании только больше тумана и тревоги. Об этом кривотолки ходили и раньше. С начала года муссировались слухи о введении особого режима. Особых полномочий в экономике требовал председатель кабинета министров Павлов. Крючков, председатель Комитета государственной безопасности, с трибуны открыто заявлял о шпионах в правительстве, в Советах, в окружении президента; в столице нередким явлением стали боевые танки и военные патрули. Всё шло к этому, и вот объявили! Но как-то загадочно, напустив черноты. Нет газет, нет связи, полнейший вакуум! Смущало, пугало и не укладывалось в сознании то, что делалось всё это, несомненно, за спиной президента Союза, которого объявили тяжело больным. Как отреагировал Ельцин, президент России? Об этом вестей не было. Жербин нутром чуял, Ельцин не воспримет новых правителей, но его могут не только не послушать, но и изолировать. Но тогда что же получается? Этот день должен был дать ответы на все вопросы, однако, появившись в кабинете, Жербин срочно помчался на газовый завод, в степь, за десятки километров от города. Там в который раз жители посёлка выставили пикеты, перекрыв автотрассу. Митинговали из-за участившихся выбросов газа. Народ кто-то усиленно подбивал. Об этом докладывали люди Лежинского. Тому, как и его начальнику в Москве, Крючкову, мерещились враги и шпионы. Жербин держался скептически, но по большому счёту не верил. Знал другое. Обстановка на комплексе действительно напряжённая, а среди населения посёлка, возле завода накалена до предела. И накаляли её сами власти и администрация завода: обещали переселить всех в новое жильё подальше от комплекса и не успели. Попросту забыли. Потому и поднялись люди, зашумели. Справедливости требовали. В новых, отстроенных на берегу Волги коттеджах, расположились начальство завода, служивый высший люд, а про сельчан никто не вспомнил.

Ситуацию подогрели столичные журналисты. Приехали тайком. Достали где-то противогазы. Понадевали их на ребятишек в детском саду, и фотографии на первую страницу центрального журнала! Звонков и угроз он пережил несчётное количество. От министров разных мастей до членов правительства. Не разбирались, кто должен был переселять. Досталось ему по первое число! Дьякушев-то ушёл от ответственности. И сейчас его нет. В отпуск сгинул, как будто знал или догадывался о предстоящих августовских событиях.

А Жербин враз уразумел опасность: московские гэкачеписты далеко, а свои бунтовщики рядом. Если эти пикеты и забастовки на заводе преподнести с должной оценкой Кремлю, мгновенно оттуда дадут указания ввести чрезвычайное положение в области. И чем тогда всё кончится, неизвестно. Ничего хорошего не будет.

В посёлке его встретили брёхом и негодованием, дикости не наблюдалось. Это обнадёжило. Здесь не знали московских новостей. Это снизило напряг. К тому же ему ещё верили. Директору завода веры не было. Жербин погнал того, чтобы не мешал, не злил людей. Но увиденное всколыхнуло, ударило по нервам. Вот он, бунт-то! Готов, оказывается, народ на любую неожиданность. Только спичку брось.

К полудню миротворцам удалось успокоить население, и Жербин отбыл к себе. Но пообедать не удалось. У дверей облисполкома волновалась и шумела толпа поболее сельской. Железной стеной напирали ветераны из партийцев, их выделяли огневые, безумные глаза фанатиков.