и миганием индикатора “Пожар в двигателе”. Немедленно активирую систему пожаротушения левого двигателя и пытаюсь прислушаться к ощущениям. Пожар потушен, но из двух двигателей остался один. Самолёт сильно потрепало, но он чудом держится в воздухе. Не иначе как ангел хранитель меня уберег. Буду пытаться дотянуть до аэродрома и посадить машину, а пока замечаю, как один из Ка-52 разворачивается в сторону БТРа южнокорейцев и совершает пуск ракеты, которая в клочья разносит бронемашину.

Кирилл

Судя по разговорам в эфире, штурмовикам крепко досталось. Но как бы я не хотел им помочь, сделать этого не могу. Во-первых, у меня совершенно иная задача, а во-вторых, мне просто нечем. На наших самолётах сейчас нет вооружения, предназначенного для нанесения ударов по земле. Тем более у нас не менее ответственная работа — это прикрытие всей операции, и её надо выполнить качественно. Поэтому я лишь краем уха слушаю переговоры штурмовиков и вертолётчиков, а сам полностью сосредоточен на своём деле.

Хотя, надо признать, что из головы никак не выходит последняя наша встреча с Алисой. Свою часть “сделки” она выполнила так, что комар носа не подточит, и я, как следствие, допущен до боевых полётов. Теперь ход за мной. Сегодня вечером мы должны пойти в кафе, и это меня пугает больше, чем все Рэпторы вместе взятые. Задачка та ещё, ведь надо сделать все так, чтобы и Алисе понравилось наше свидание, и я ушёл оттуда с чистой совестью. Как это сделать ума не приложу. Что ж, остаётся одно — импровизировать.

Мои раздумья прерывает крик одного из штурмовиков о том, что Митькин борт горит, а точнее один из его двигателей, и я пытаюсь разобраться: что произошло. С высоты плохо видно, что конкретно случилось. Я лишь разглядел, что там происходит нешуточная заварушка и один из штурмовиков сильно дымит, а это может означать, что Митьку могли сбить. Но вскоре его вызывают с КП и спрашивают, что произошло.

— Один двигатель выведен из строя, — докладывает земле Червоненко, — множественные повреждения самолёта, но постараюсь довести машину до аэродрома и посадить её.

— Шестьсот седьмой, — обращаюсь я к Митьке, — я выделю тебе сопровождение. Лететь до аэродрома недалёко, но лучше перестраховаться.

— Буду только рад, — отвечает он. — Да и если грохнусь, хоть кто-то сможет это зафиксировать…

— Типун тебе! — перебиваю я. — Вано, — обращаюсь я к командиру второго звена истребителей, — сопроводи шестьсот седьмого до аэродрома, далее по ситуации.

Митька добрался до аэродрома благополучно, и даже смог посадить машину, которая держалась в воздухе не иначе как чудом. Эвакуация спецназа прошла успешно. Никто из них не погиб, хоть раненых было предостаточно.

Истребители противника появились на радарах только тогда, когда последний штурмовик приземлился, но это были не Рэпторы, а остатки ВВС Южной Кореи, и сближаться с нами они не рискнули, лишь помаячив на приличной дальности.

Я же после приземления поплёлся в свою тесную, но уютную комнату офицерского общежития, чтобы принять души и идти на свидание, которого я так опасаюсь.

Глава 3.4. Холодный разум и горячее сердце

Кирилл

Находясь в чужой стране в военное время, нам с самого начала пребывания здесь сильно ограничили возможности перемещения. По сути, все, куда мы можем ходить — это аэродром и военный городок, расположенный по соседству. В этом самом военном городке и находится общежития для военных, госпиталь, в котором я лежал, простенькие гостиничные номера для медперсонала, пара магазинов и целое множество жилых домов, в которых живут корейские военные с семьями. А ещё тут есть самый настоящий кафе-бар. Именно в него мы и договорились сходить с Алисой, и сейчас я как раз направляюсь туда, чтобы занять столик на двоих.

Бар, под названием “Бам неугда”, что переводится как “Ночной волк”, наши ребята тут же прозвали “Дам никогда”, что соответствовало действительности, ведь познакомиться с противоположным полом здесь было практически невозможно. А все, потому что он находится в военном городке, и женщин в таких местах обычно в несколько раз меньше, чем мужчин. Да и те в свою очередь уже чьи-то жены.

Этот самый бар не представлял собой ничего особенного — самая обычная местная кухня и не богатый выбор алкоголя, но другого просто не было, и за отсутствием лучшего, мы вынуждены идти сюда.

Я занял угловой столик, заказал себе местный самогон — корейский аналог виски, чтобы немного справиться с нервами, и принялся ждать. Время тянулось, как назло, ужасно медленно, и я решил написать Лани. Обычно мы созваниваемся гораздо позже, но надо было предупредить, что я до самого вечера буду занят. Она тут же ответила, что ничего страшного в этом нет, и завалила меня целой кучей целующих смайликов. На душе стало ещё паршивее. Все идёт не так, как должно. Во-первых, приходится врать Лани, во-вторых, моя месть Рэпторам опять откладывается, в-третьих, война затягивается, а наша роль в ней становится незначительной.

Я снова тянусь к телефону, чтобы посмотреть время, и в этот момент появляется Алиса, и выглядит она, как всегда, потрясающе.

Скромное, но изящное оранжевое платье, которое она умудрилась где-то раздобыть, сидело на ней идеально, но совершенно не вязалось с привычной для этих мест манерой одеваться. Персонал и немногочисленные посетители бара, как и все консервативные корейцы, уставились на Алису с сомнительным неодобрением, но при этом глаз отвести не могли. Немая сцена эффектного появления длилась всего несколько секунд, но вызвала вокруг целый фурор. Алису же окружающее нисколько не смутило, и она, отыскав меня взглядом, направилась ко мне, как ни в чем не бывало.

— А ты любишь рыжий цвет! — шучу я, медленно поднимаясь с места в знак приветствия. — Привет. Выглядишь сногсшибательно!

— Привет! — поднимая ладонь в знак приветствия, отвечает она. — Спасибо! Да, красный, как и все его оттенки — мои любимые цвета. Психологи утверждают, что это признак психического расстройства, но это не так! — Алиса делает безумные глаза, придавая комичность своему высказыванию. — А тебе идёт форма. Но капитанские погоны тебе будут идти больше! — меняет тему она и, подмигнув, садится напротив.

— Да уж, комэск в звании старшего лейтенанта — это нонсенс, — озвучиваю свои мысли я. — Давно хотел спросить. Ты разбираешься в авиации, в военных званиях, моментально находишь общий язык с солдатами и офицерами. Как?

— Хм… — прищуривается она. — Я думала, ты давно догадался. Мой папа лётчик. Ну, в смысле был им.

— Ух ты! — удивляюсь я. — Может я его знаю?

— Пожалуй, знаешь, — играя в шутливую задумчивость, говорит она. — Вообще-то это большой секрет, но раз