Однако Атрей рассудил иначе. Он отдал приказ произвести арест. Отдал… Мне. Как будто не знал, что Данаг – мой сир.

– Напротив, отлично знал, – перебила его Свеа, и Раймон в недоумении оглянулся на неё. – Это всё очень похоже на Ламию. Но продолжай. Я расскажу, что думаю, когда ты закончишь.

Раймон снова отвернулся к окну и некоторое время смотрел на дождь, заставляя себя снова погрузиться в воспоминания.

– Он приказал мне арестовать Данага. Я посмотрел в глаза сира и понял, что не могу. Просто физически не могу. Он же мой сир, пусть я и не знаю о нём почти ничего. А Атрей продолжал выжидающе смотреть на меня, как будто я мог что-то сделать

И в следующий миг Данаг улыбнулся. Будто лёд, сковавший меня, треснул. Он протянул руки перед собой, предлагая мне надеть наручники.

Свеа… я…. Сделал это. По моей вине будет наказан невиновный. Мой сир. Тот, кто сам сдался на мою милость.

Никто меня не заставлял. Не было никакой магии. Только я решал, сделаю это или нет. И я сделал. Так, как будто не понимал, что Данаг здесь ни при чём.

Раймон прислонился лбом к стеклу и замер. Ладонь его легла рядом, и ногти медленно проскребли по гладкой поверхности.

Спустя пару секунд ладони Свеа легли ему на плечи, и тёплое дыхание коснулось основания затылка.

– Ты не виноват.

Раймон покачал головой.

– Ты слишком строг к себе. Выбора не было. Твой отказ сгубил бы тебя, а может, и меня. Атрей тебя проверял, и от твоего решения зависело только одно – останешься ли ты в фаворе или нет.

Раймон покачал головой.

– От моего решения зависело, стану ли я предателем.

Свеа вздохнула и приникла щекой к плечу гвардейца.

– Я очень удивилась, когда Ламия оставила нас в покое. Всё время ждала, когда она нанесёт ответный удар. Когда ты рассказал, что Атрей вызывал тебя к себе и расспрашивал, что ты знаешь о ней, мне стало ясно – она обращалась к Императору. Но он ей отказал. Вряд ли из любви к кому-то из нас. Уж, по крайней мере, не ко мне. Полагаю, его привлекла возможность иметь под боком дитя Данага. Ведь только эта семья неподвластна магии Ламии. Кровь древнее. Именно поэтому я хотела, чтобы Данаг стал моим новым сиром, но он никогда не согласился бы на это. Зная Ламию, могу предположить, что она пришла в ярость, когда он заступился за тебя. Обозлилась ещё и на него. Это покушение разом ставило под удар всех троих – тебя, Данага и Атрея. Если бы Атрей оказался так же безумен, как и она сама, то и мы бы погибли вместе с нашим сиром. Сомневаюсь, что вдвоем мы смогли бы что-то противопоставить всей Империи, а есть ли у Данага другие дети – я не знаю. То, что Император не избавился от тебя как от пособника, а решил проверить – хороший знак.

– Но если бы Данаг не подчинился…

– Если бы Данаг не подчинился, Атрей всё равно увидел бы твою реакцию. Иногда попытка многого стоит. А его скрутили бы всем караулом – всё же он не так силён, чтобы убить дюжину отборных бойцов. Так что ты ни в чём не виноват.

Раймон молчал какое-то время.

– Ты верно сказала, – произнёс он наконец. – Попытка многого стоит. И я не попытался ему помочь.

Снова наступило молчание. А потом Раймон резко развернулся и, притянув к себе Свеа, снова зарылся носом в её плечо.

– У меня такое чувство, – сказал он, – что ты простишь мне всё. Ты единственная, кто всегда прощает меня, даже если то, что я делаю, простить нельзя. Никто и никогда не был ко мне так добр. Ни с кем и никогда я не мог вот так поговорить.

Свеа криво усмехнулась, пряча улыбку в волосах Раймона, и ничего не ответила.

– Свеа… Прости меня ещё раз.

Свеа вздрогнула.

– Прости, что я оттолкнул тебя, и позволь… побыть с тобой. Этой ночью.

В груди глухо заныло.

Свеа закусила губу.

– Конечно, – сказала она тихо, и в следующий миг её лицо оказалось зажато в жарких ладонях, а губы утонули в горячем поцелуе. Свеа расслабилась, полностью отдаваясь на волю сминавших её тело сильных рук. Халат оказался на полу, следом отправились мокрый плащ и мундир и, наконец, её живот оказался прижат к холодному и твёрдому животу Раймона.

Свеа чуть развернулась, будто в танце обходя Раймона полукругом, и потянула его за собой на расстеленную постель. Раймон упал сверху, спружинив руками, и тут же принялся покрывать поцелуями грудь командора. Поймал сосок и втянул, поигрывая языком с самым кончиком, а затем резко отпустил и, лизнув напоследок, двинулся ниже. Прочертив дорожку вдоль живота, он спустился вниз и уверенно приник губами к треугольничку золотистых волос между ног. Сильными и быстрыми движениями принялся ласкать её. Свеа лишь обхватила рукам плечи партнёра, борясь с желанием вдавить его голову в свою промежность, проникнуть в самые глубины.

Раймон скользнул ниже и принялся изучать губами внутреннюю поверхность бёдер, то и дело чуть возвращаясь наверх и потираясь носом мягкие завитки.

Свеа обхватила щиколотками его плечи, теперь уже откровенно прижимая к себе и продолжая наслаждаться невесомыми прикосновениями.

Раймон чуть отстранился и потёрся щекой о её живот.

Потянувшись к губам командора, Раймон накрыл их своими. Хотелось слиться полностью с другим существом, избавиться от одиночества, которое как верный доспех прошло с ним сквозь всю его жизнь.

Он снова наклонился к животу Свеа и коротко поцеловал, заставляя задрожать.

Затем бережно скользнул вдоль щёлочки между разведённых ног.

Свеа застонала, подаваясь навстречу и пытаясь заставить любовника проникнуть внутрь.

Раймон чуть сместился и принялся медленно вводить палец в узкий проход, а затем так же медленно поворачивать его и вынимать.

Свеа тяжело дышала. Краем глаза Раймон видел, как мерно вздымается её живот. Пальцы ощущали, как пульсирует горячее тело. Невольно в голову закралась мысль – был ли у Свеа ещё кто-то за эти двенадцать лет? Был ли у неё вообще кто-то кроме чокнутой стервы, её сира?

Раймон огладил изнутри бархатистые стенки. Губы его продолжали скользить по животу Свеа, по её груди, иногда замирая, чтобы дать возможность языку огладить твёрдый сосок. В эти мгновения Свеа подавалась навстречу и глухо стонала, не открывая глаз, а Раймону неимоверно хотелось сказать о том, как прекрасна его наставница, но ни единого слова не было в голове.

Раймон действовал медленно, давая возможность привыкнуть к каждому новому движению, и ничто не нарушало тишины, кроме мерного накрапывания ливня и редких стонов Свеа.

Наконец, когда руки Свеа уже сжимались на плечах Раймона так отчаянно, что он засомневался в выносливости любовницы, Раймон отстранился.

– Иди ко мне, – прошептал он, усаживаясь на кровать и притягивая Свеа к себе. Та перекинул ногу через бёдра Раймона и потёрлась о напряжённую плоть гвардейца.