– Где ты был? Где ты был раньше? – голос Ингрид звенел… укором? Будто не она оттолкнула полуэльфа, когда тот просил её уйти вместе с ним… Раймон подавил всплеск ярости и усмехнулся.

– Помнишь, ты сказала, что мне нечего тебе предложить? – слова слетели с губ сами собой, и Раймон тут же пожалел о сказанном. Он не хотел упрёков. Он пришёл не для того, чтобы искать виноватых. Время было на исходе, и у них оставался только один шанс начать всё с начала.

– Я искал… что предложить, – продолжил он и внезапно понял, что всё ещё не знает, что может дать Ингрид. Понравится ли ей придворная жизнь? Сможет ли он оставаться на службе и при этом отдавать себя Ингрид целиком, как хотел когда-то? Он не знал, но начатую фразу нужно было закончить. И он сказал о том, в чём был уверен. – Надеюсь, особняка в Гленаргосте будет достаточно, чтобы ты в меня поверила?

Наступившая внезапно тишина казалось оглушительной. Даже свист ветра затих, и только капли дождя всё так же мерно шелестели по камням.

Ингрид молчала, и Раймон принялся искать новые слова:

– Ты будешь представлена ко двору Императора. Никогда не будешь знать ни нужды, ни чужой власти. Я не буду ограничивать тебя ни в чем, и ты будешь мой единственной.

Ингрид молчала… мучительно долго, прежде чем спросить:

– Я должна ответить сегодня?

Сердце кольнуло.

– Завтра будет поздно, – сказал Раймон, сдерживая внезапную злость.

Ингрид молчала. Так долго, что Раймону почудилось, что время замерло, и только он чувствует его бег.

– Нет.

Ингрид развернулась и так же легко, будто несомое ветром пламя, колыхнулась в направлении дверей.

Луч света, падавший из прихожей, погас.

Раймону показалось, что он умер.

И снова бесконечные коридоры резиденции Императора. Снова роскошные портьеры и дорогие портреты кисти лучших художников Империи.

Последнее время Раймон редко бывал при дворе и ничуть не жалел. Лицо его привыкло к свежему ветру, бьющему в лицо. Сплетни придворных больше не докучали. Он весь был погружён в единственное дело, которое его волновало. Пятьдесят лет. Они промелькнули как один миг. И вот дело сделано. Приказ Император выполнен. Только почему не отступает клокочущая злоба в груди? Почему всё ещё хочется разрушать?

Минуя гвардейцев, стоящих на карауле, Раймон одним движением руки распахнул дверь во внутренние покои Императора.

Атрей полулежит на диване, свесив одну ногу на пол, и двое миньонов старательно вылизывают его промежность. В холёных руках кубок с густой алой жидкостью – новое веянье при дворе. Кровь больше не пьют из живых тел. Будто чужая жизнь, перелитая в бокал, перестаёт быть жизнью и становится просто вином.

Атрей на секунду оборачивается к двери. Взгляд Императора фиксирует тёмный силуэт на фоне ярко освещённого коридора. Раймон не удосужился переодеться, явившись сюда в походном костюме и грязных сапогах, но это последнее, что волнует Атрея сейчас. И так же мало волнуют его новости с запада. Куда важнее то, что разворачивается где-то под носом. В каждом углу пахнет предательством, но запах гнили так силён, что Атрей не может определить источник. Ламия продолжает плести интриги. Её речи сладки, как патока, и такие же липкие. Когда-то давно Атрею казалось, что он её любил. А может, то была просто жалость… Странная тяга к беззащитному существу, присущая многим мужчинам, исконный инстинкт защищать. Но тысяча лет – слишком много для любви. Даже если она настоящая. И он давно уже не верит в слабость существа ещё более древнего, чем и он сам.

– Это ты, – Атрей отворачивается и снова принимается разглядывать эпическое полотно на стене. Люди убивают людей. Когда-то давно у него была мечта. Власть. Власть над всем обозримым миром. Но мир оказался бесконечен. Чем дальше продвигаются его армии, тем больше народов встречают на своём пути. Зато власть, напротив, до паршивого конечна. И даже Император – лишь муха в паутине интриг.

– Мой Император, – титул звучит насмешкой, но Раймон склоняется в поклоне столь глубоком, что этикет требует ответа.

Однако шевелиться не хочется, и Атрей просто лениво ведёт подбородком, снова оборачиваясь к гостю.

– Я пришёл доложить, что башня Золотого Дракона взята.

Атрей смотрит рассеянно, не сразу понимая, о чём с ним говорят.

– Башня Золотого Дракона, – повторяет он медленно.

– Башня Золотого Дракона, – поясняет Раймон терпеливо, хотя в груди клокочет ярость. – Обитель первого Дома Сумеречного Народа. Дом Золотого Дракона уничтожен, но Башня сохранила своё сакральное значение. Властитель башни властвует над всем Сумеречным Народом.

Зрачки Атрея чуть расширяются, но это все эмоции, которые видит на лице Императора Раймон.

Наступает долгое молчание.

– Поздравляю, наместник, – как звонкие капли ударяются в тишину.

Наместник.

Но титул не приносит радости. Будто горсть песка с лёгким шорохом падает в бездонную могилу его души. Ещё одно звание, ненужное никому.

– Во славу вашу, – и снова глубокий поклон.

– Свободен.

Бесконечные коридоры, гардины и портреты… Тлен… Всё в этом городе пахнет тленом. В городе мертвецов.

Выйдя на воздух, Раймон останавливается. Так странно знать, что дело сделано. Будто груз упал с души. Но что дальше? Он не знает и не хочет пока что знать. Пусть думают другие. Те, кому жизнь ещё нужна.

Легко вскочив на коня, разворачивает его в сторону города – туда, где ему станет хоть немного теплей.

Свеа сидит в своём кресле у камина и читает. Ей тоже всё время холодно, но она всегда молчит.

Сейчас она поворачивает голову на звук и устало улыбается.

– Раймон? – улыбка становится чуть ярче, наполняясь жизнью и расцветая. – Ты в городе? Я не знала.

– Всё кончено, – Раймон проходит в центр гостиной, и Свеа тоже замечает грязные сапоги, но молчит.

– Что – кончено? – улыбка становится чуть напряжённой.

– Война.

Облегчённый выдох, и Свеа закрывает глаза. От близости её лица, такого спокойного сейчас, на миг становится тепло, и Раймон, не в силах сдержаться, протягивает руку и касается пальцами белой щеки. Кожа Свеа бархатистая на ощупь. Эта самая дорогая ткань, которую видел Раймон в Гленаргосте. Но почему глаза её всегда грустны? Все восемьдесят лет глаза её грустны…

– Спасибо… – так тихо, будто эта война была её собственной войной, хотя Свеа давно уже почти не занимается армией. Она помогала поначалу, стараясь сделать переход под новое начало безболезненным для всех, но едва солдаты признали нового командира – подала в отставку. С тех пор Раймон видел её только такой – усталой и потухшей. Двери её дома всегда открыты, но она никогда не встаёт навстречу, будто пламя внутри неё совсем иссякло.