Что-то снова готовит, решил Карпов. Какую-то дрянь приберег напоследок, не иначе. Чтобы не особо счастливым себя чувствовал и чтобы жизнь такой замечательной коллеге не казалась.

– Что? – Глеб замер у приоткрытой двери.

– Вы бы с девочкой-то своей еще раз прошлись бы по соседям. Мне они кое-что рассказали, конечно, но не все. Чудится мне, что не все. Да! И совсем забыл тебе сказать! – Он еще раз протянул руку Глебу для рукопожатия. – А то вот уйдешь сейчас, потом закрутимся и… Совсем ведь из головы выскочило, надо же!

– Что?!

Глеб почувствовал, как внутри болезненно с холодком заныло. Такой вот взгляд гражданина Симакова да еще мелкий смешок вдогонку не мог его обмануть. Что-то важное и весьма неприятное готовился тот сообщить ему.

– Наш гражданин Рамзин Григорий Васильевич, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, был в свое время первостатейным ловеласом, – игривым, совсем не к месту игривым тоном сообщил Симаков. – Может, повадки со временем и стать растерял, но в свое время не одну дамочку свел с ума своими колдовскими чарами, н-да… Так о чем это я?.. Ах да! Григорий наш дамочкам своим всегда представлялся, знаешь как?

– Как? – вздохнул тяжело Глеб, почему-то он знал, что в следующее мгновение сообщит ему коллега.

– Жоржем, Карпов! – Симаков оборвал свой неприятный смех, сделался серьезным. – Рамзин Гришка, который год разыскиваемый правоохранительными органами, представлялся своими бабам всегда одинаково: Жоржем! Не находишь это совпадение странным, а?..

Мосин Степан Васильевич второй день тяжело вздыхал и проклинал тот день и час, когда его жене вздумалось поменять квартиру, переехав из соседнего района. Все мечтала, глупая курица, на прошлом мужа тем самым крест поставить. С соседями пыталась подружиться. Чтобы было к кому за щепотью соли вечером забежать. Лясы чтобы было с кем поточить.

Одно слово – глупая баба! Волос долог – ум короток. Разве от прошлого спрячешься? Разве уйдешь от него таким вот примитивным способом – поменяв район и квартиру? С ним надо просто научиться жить, и все! Прежние соседи давно привыкли к угрюмому Степану. И здоровались с ним при встрече, и жене никто в щепоти соли не отказывал. Просто сама не хотела к ним идти. Стыдилась. А чего было стыдиться? Того, что муж ее в жизни оступился? Так с кем не бывает-то! А люди по прежнему адресу жили все сплошь приличные. Они-то уж точно бы не стали…

Вспомнив о вчерашнем позднем госте, Мосин снова принялся тяжело вздыхать.

Тот вроде бы и не обвинял его ни в чем, но и ни единому слову не верил. Все щурился что-то, хмыкал недоверчиво, ухмылялся, как иуда. И ведь в рог не дашь и из квартиры не погонишь, тут же прицепится, навешает на него все подряд.

Так рисковать Степан Васильевич не мог, потому и терпел ментовские изуверства. Единственное, чем отомстить мог, так это тем, что отрицал все.

– Ничего не видел, – бубнил он без передышки. – Не знаю… Не встречал… Никогда бы не подумал!!!

А он пускай и не знал, зато догадывался. Пускай и не встречал, зато кое-что из окна углядел. Да и в вечер тот, оказавшийся роковым для некоторых жильцов, он совсем не ко времени решил мусор вынести.

Накинул привычно телогрейку прямо на голые плечи. Взял папиросы с полки, спички, подхватил мусорное ведро.

– Чего ты вдруг? – удивилась еще жена. – Ведро-то почти пустое.

– Сейчас пустое, завтра к обеду будет полное, а тебе далеко нести. Ноги болят…

Жену он и правда жалел очень. Он с ней долгую жизнь прожил. Ждала его из тюрьмы верно, посылки исправно и деньги присылала, хотя сами и не жировали тут. И он за нее кровь по капле готов был отдать, а уж мусор-то оттащить, уж точно не напряжно.

Он вышел из квартиры в тот вечер. Потоптался на лестничной клетке. Решил, что телогрейку застегнуть надо, а то застудит спину, тогда беда. Радикулит его и в тюрьме мучил, и на воле. Застегнул, значит, телогрейку. Зажал зубами папиросину, только хотел спичками чиркнуть, как дверь этажом ниже открылась, и женский голос произнес:

– Так ты, Геночка, подумай, подумай…

– Нечего мне думать, – ответил мужской голос. – Лошадь пускай думает, у нее голова большая.

– Дурак.

Женщина явно обиделась и застучала каблучками вниз по лестнице. Мосин тоже медленно двинулся вниз, подхватив мусорное ведро. Кто и с кем разговаривал, он не знал, мог лишь догадываться. С соседями не знакомился из принципа и даже не здоровался при встрече. Но на дверь молодого мужика, как проходил мимо, покосился. Отсюда дамочка-то, видать, выпорхнула. Две другие двери на площадке железные, они так не стукнули бы. Отсюда выскочила обиженная и вниз пошла. Только вот…

Только вот не дошла она до первого этажа. Мосин прислушался. Нет, дамочка явно не торопилась. Все что-то чертыхалась вполголоса, чертыхалась, а потом принялась в какую-то дверь звонить.

– Здрассте, Наталья Ивановна, – промурлыкала она, когда Мосин уже площадку третьего этажа миновал. – Скучаете?

– Здравствуй, Ниночка, – пропела старушенция, которую Степан возненавидел с первого дня, как увидал.

До того гадкий взгляд был у бабки, прокурор таким не смог бы похвастать. С первого дня цеплялась она своими погаными глазенками за Мосина. Все что-то жевала и жевала губищами своими, глядела и глядела ему вслед, будто по лопаткам статью пыталась определить, по которой ему срок впаяли.

К ней, стало быть, обиженная дамочка нацелилась в гости. И та будто и не против была с ней воскресный вечер скоротать. В квартиру впустила, дверь за гостьей заперла.

Мосин благополучно добрел до мусорных контейнеров. Выбросил мусор, выкурил еще папироску. Поежился от влажного ледяного ветра, поддувающего под телогрейку, и пошел домой.

И все…

Не вспомнил бы он никогда ни о бабке этой противной. Ни о дамочке, что в гости к ней напросилась после того, как с мужиком с четвертого этажа повздорила. Забыл бы и не вспоминал никогда, если бы не тот приставучий мент, повадившийся к нему в дом вечерами.

И все что-то подрывал под него, все что-то пытался выведать. Только Мосин намертво стоял. И жене с дочкой строго-настрого приказал не болтать лишнего. Дома, мол, отец был весь вечер. Никуда не выходил, сидел и смотрел телевизор после того, как поужинал. Жена, правда, покосилась в его сторону пару дней после того, как о смерти старухи узнала. Но Мосин не отреагировал никак, она и присмирела, и с вопросами не лезла к нему.

Будет знать, как квартиру обменивать! Нашла тоже райончик подходящий! Что ни день, то происшествия! То банк под носом ограбят. То старуху в квартире прибьют. То девку эту, что в гости к старухе вечером напросилась, убили будто бы.

Он, правда, точно не знал, так, слышал треп бабий во дворе. Что бывшую жену Генки Сошкина убили. Генкой Сошкиным оказался тот самый парень, который думать не захотел, а посоветовал лошади это сделать. Вот и получалось, что…