Мужик расплакался и принялся хватать мои ноги.

Одиннадцать лет… Плюс треть… Пятнадцать где-то не страшно, тут это возраст замужества. Но всё равно. И ладно бы благородный, а так какая-то мразь из «своих», лапотников, только у корыта?

— Ансельмо! — рявкнул я, отскочив в сторону от ползающего на брюхе камрада, которого тут же оттащили двое охранявших зеков ФСИНовских стража. — Ансельмо, партийное задание. Эй, человече, что у тебя за деревня?

— Концепсьон-на-Кривом-Ручье, — выдавил плачущий за малым не состоявшийся «бандито».

— Далековато. Ансельмо, кто у нас там?

Квестор назвал ничего мне не говорящее имя старосты от которого «бандито» гневно взвыл.

— Как оцениваешь?

— Подати собирает и платит исправно. Недоимок нет.

— Душу он из всех выпивает! Последнее забирает! Голодом морит! Дьявол это во плоти, сущий дьявол! — завыл жалобщик.

— Съездишь туда. Как освободишься в Аквилее, дуй туда с инспекцией. Возьми с собой десяток стражи. Эстебан, найм новых стражников идёт?

— А то, сеньор граф! Уже более сотни набрали. В основном или старые, или младые, или увечные, или воинскому умению не обучены, но здоровьем велики, всё как и было сказано.

Сказано ему было Прокопием, я в Аквилее был. Говорю же, повезло мне с кадрами, я везучий попаданец.

— Жалование стражи четверть супротив воинского, плюс кормёжка на семью, и оружие из арсеналов. Чего б увечным военным не послужить? — усмехнулся монах.

— Вот-вот. Берёшь десяток стражи и едешь в этот Концепсьон, — продолжил я наставления Ансельмо. — Проводишь инспекцию. Решаешь на месте, как сей человече относится к вверенному хозяйству и вверенным людям. Если и правда все соки пьёт, и при этом ворует — можешь как квестор, высший мой магистрат, от моего имени супостата вздёрнуть. Чтоб неповадно было.

— Эй, все, слушайте сюда! — заорал я для всех. А народу на наше построение собралось изрядно, ибо планировалось, что мы город будем закладывать. Пока будем копать вал и ров вокруг места, где тот будет, но всё начинается с малого. Пол-замка собралось на зрелище, и, отчаянно глядя на мой правёж, скучало. Да, прощаю преступников, это новость, это тема. Но я ж феодал, а значит, что бы ни сделал — в своём праве. Я могу их всех тут в попу чпокнуть, и никто слова не скажет, лишь у виска покрутит. — Слушайте сюда! Я не знаю, какую установку давал мой отец! Но говорю сразу, для всех, как буду работать я!

А я считаю, что МОИ крестьяне должны быть богаты! Что нельзя драть с них три шкуры и забирать последнее! Потому, что богатый крестьянин = сытый крестьянин, он будет работать хорошо, у него будут для этого силы! А ещё такому крестьянину есть что терять! Ибо когда тебе терять нечего — то и на окружающих начхать, а когда за тобой семья и дети — не побыкуешь, верно? А значит мой сытый крестьянин тем более будет хорошо работать и правильно себя вести, порядки не нарушать! Просто потому, что иначе что имеет — потеряет! И все, кто не разделяет мои ценности — враг мне! Ибо эти люди не хотят, чтобы я был богатым!

А богатство мне приносит труд крестьян! — хапнув воздуха продолжил я шоу. — А если кто-то не хочет, чтобы я был богат и обдирает МОИХ людей, забирая последнее — как думаете я должен к такому человеку относиться? Все слышали? И передайте тем, кто не слышал! Рикардо Пуэбло любит своих людей! Он холит своих людей и запрещает просто так драть три шкуры! А иначе — ты враг его, а он врагов не прощает!

Толпа зрителей, стоящих с разных сторон от шеренги заключённых, а также стража на стене и башнях (построение зеков было за стенами замка, но прямо у рва, под стеной; бежать всё равно бесполезно — в поле конные разъезды Вольдемара, никуда из степи не денешься) начала громко перекликаться, обсуждая услышанное. Озадачил.

— Спасибо, ваше сиятельство! До конца дней верен буду! Только судите гадину справедливым судом!

— Если не справишься, решение не сможешь принять — в Пуэбло его тащи, — снова повернулся я к Ансельмо. — Я приму. Но если вопиющие факты будут — можешь сразу на ближайшем дереве повесить. И нового старосту заместо сразу назначь. Только это… — Тяжело вздохнул, представляя, сколько на квестора вешаю работы. — Нет, вначале — Аквилея. Вместе поедем, я на север, ты на запад. А оттуда сделаешь турне по графству. И да, можешь делать проверки работы ЛЮБОГО старосты. Виселицами не злоупотребляй, если что в Пуэбло тащи, но по рукам супостатам давай.

— Слушаюсь, ваше сиятельство! — вытянулся по струнке квестор. Поход в Аквилею с отроками, профессиональными военными, даром для него не прошёл.

Таких жалобщиков было ещё четверо. Ансельмо всё записал, обещал разобраться, но после, как время будет. Составит маршрут, покажет мне перед отъездом в Аквилею.

— А если задержусь… Может помощников пошлю? — спросил он.

— Нет, — покачал я головой, — нельзя помощников. Если задержишься — лучше позже поедешь. Потому, что право вершить суд имеет только граф. Ты — его рука, его магистрат, я доверяю тебе проверку на казнокрадство и воровство, доверяю вершить суд за такие преступления если доказательства вопиют. Но уже твои помощники — лишь помощники графского квестора. И прав на принятие решения от своего имени я им дать не могу.

Ансельмо вздохнул.

— Дел у меня что ли больше нет, по графству ради старост мотаться? После этой поездки ещё больше дел навалится, разрази меня гром!

— Думай, Ансельмо, как выкрутиться. У тебя голова не только чтобы шляпу носить. И набери себе помощников. Много не надо, но чтобы были толковыми и расторопными. Могли справиться с поставленными задачами. Если в крепости — выкупи, деньги у тебя есть.

— Прямо из крепости? — округлил он глаза.

— А что тебя смущает? — усмехнулся я и побрёл к скучающему Дружку. Поедем, установим этот грёбанный камень, а алкоголики-тунеядцы пусть начинают копать. Работы им до весны хватит.

ФСИН пока создавать не буду. Создам одновременно преторство (МВД), ФСИН и МинЮст, по мировым судьям. И сразу разграничу ответственность. Пока пусть Эстебан порулит — Прокопий ему доверяет, но я не Прокопий. Справится — повышу.

* * *

— Ну как?

— Сладко… — потянул мальчишка. Сын вольной кухарки, заводила их компании, то есть замковой стайки ребятни. Мы тоже когда-то участвовали в делах такой же стайки, и, несмотря на то, что чувствовали, что наши родители тут главные, неформальными лидерами не были. Ни я, ни Астрид. Разумеется, нас никто не обижал, мы никогда не были в стайке на последних ролях, но именно неформальными заводилами быть не получалось. Дети это святые люди, они не видят социальной разницы и воспринимают всех такими, какие есть, без наносного сословного и иерархического.

— Ещё хочешь? — непроизвольно улыбнулся я мыслям. Желаешь понять кто рядом — посмотри на реакцию ближайшего ребёнка.

— Хочу! — уверенно кивнул мальчонка. Наших ему лет десять, рассудительный. И, кстати, вовсю уже помогает матери, правда время на игры всё равно остаётся. В замке жизнь легче, чем в окружающей его пасторальной средневековой действительности.