жаждал жизни такой же теплой, как ее кожа, и мягкой, как ее лобковые волосы. Ровной, монотонной. Обычной.

Тем временем Хулиан выбрал вторую жертву через три месяца после первой. Он отыскал ее дом и выслеживал несколько дней. Официантка из Такубы. Брат наблюдал, как она в униформе носит тарелки, стаканы, столовые приборы от стола к столу, будто в танце. Ему нравилась ее невысокая миниатюрная фигурка, стройнее, чем у других официанток. Красивая. Улыбчивая. Улыбка играла у нее на губах почти весь день, даже когда она в перерывах выходила на улицу покурить. Словно у влюбленной, пребывающей в состоянии вечной мечтательности. Женщина ни с кем не встречалась.

Три дня подряд Хулиан появлялся в кафе и заказывал одно и то же. Устроил так, чтобы его всегда обслуживала она. На четвертый день он дождался вопроса: «Вам как обычно?»

– А ты разве помнишь?

Хулиан заметил ее румянец. Женщина вновь спросила, будет ли он заказывать как обычно.

– Обычно я прихожу увидеть тебя.

Она усмехнулась, но тут же овладела собой, возвращаясь к роли официантки. Хулиан взял то же самое, выкурил сигарету, вторую, расплатился и ушел, оставив шляпу.

Она вышла следом и окликнула: «Сеньор!»

Хулиан помедлил, прежде чем повернуться, словно в точности отрепетировал сцену, рассчитал время: «Моя шляпа, спасибо. Постоянно ее забываю, просто чудо, что она все еще со мной. Большое спасибо, сеньорита…»

– Пилар, меня зовут Пилар Руис.

Потом Хулиан сказал, что хочет пригласить ее на обед, на ужин, выпить кофе. Она ответила, что не может встречаться с клиентами. «Тогда я больше не буду здесь обедать и перестану быть клиентом».

На следующий день он пригласил Пилар съесть мороженое, прогуляться по историческому центру города. Они встречались два дня. На третий Хулиан отвел ее в дом номер девять по Серрада-де-Саламанка. Она отказалась входить.

– В чем дело?

– Здесь…

Он принудил ее войти, как Эстелу Гарсию, а затем усыпил хлороформом.

Женщина проснулась на том же столе, на котором ею занималась акушерка. Пилар несколько минут соображала, где находится, прокручивая в памяти события последних часов. Она была одна; голая лампочка на потолке освещала место, где родился ее ребенок.

Хулиан оставил записку в редакции, я был на дежурстве. Он снова бросил тело в парке Чапультепек, неподалеку от озера. Я не сразу нашел ее: прислоненную к дереву, с дыркой во лбу. Та же поза. Следы удушения. Опухшее багрово-красное лицо, налитые кровью глаза. Я сделал анонимный звонок в полицию и опять заявил, что о трупе сообщили в газету.

Я не имею к этому никакого отношения, повторил я детективу Хосе Акосте Суаресу во время допроса. Он знал, кто я такой и как связан с женщиной, которую он задержал несколько лет назад, – мою мать, Расчленительницу ангелочков. Он намекнул, что я подозреваюсь в убийстве. Мне пригрозили применить более действенные методы для установления истины.

Я написал заметку и в свою очередь намекнул, что полиция пытается меня подставить, потому что понятия не имеет, кто убивает Святых, как я их окрестил: кто-то в редакции сказал, что из-за позы они напоминают рожениц и что умершие родами женщины – святые и попадают в рай.

Вторая жертва, найденная в таком же положении, словно умерла при родах, как святая, носила при жизни имя Пилар Руис. Двадцати пяти лет, метр пятьдесят ростом, худощавого телосложения. У нее вся жизнь была впереди.

Много лет спустя я написал книгу, которую так и назвал: «Святые».

Мой брат действовал по заведенному порядку: убивал, а затем пропадал на два-три дня, видимо чтобы усмирить вселившегося в него зверя. Доктор Джекил и мистер Хайд.

Однажды ночью, когда я пил кофе и курил сигарету, вернувшись из редакции после дежурства, Хулиан пришел домой. Он сел напротив, взял пачку и тоже закурил. Я смотрел на него, не говоря ни слова.

– У тебя есть девушка. Красивая.

Я не опроверг и не подтвердил. Меня охватил страх сродни тому, что я испытывал в детстве. Я боялся, как бы он чего-нибудь с ней не сделал.

– Любишь ее?

Хулиан докурил сигарету, а я вдруг осознал, насколько измотан, потому что не спал три дня, поджидая младшего брата.

Я окинул взглядом его грязную одежду, спутанные сальные волосы, грязные руки с черными ногтями. Где он был?

С тех пор как Рамон окрестил мою мать Людоедкой, у меня появилось болезненное увлечение историями про монстров. Спустя годы я опубликую в издательстве «Новаро» несколько книг о чудовищах и демонах. Во всех историях запечатлелось чувство ужаса, охватившее меня в то утро, когда я сидел напротив Хулиана. Он был монстром, который убивал, а я – тем, кто рассказывал об этом. Два чудовища, один не лучше другого. Никто из нас не горел желанием обуздать зверя и положить конец убийствам.

– Любишь ее?

– Не знаю. Мы, монстры, не способны любить, – ответил я. Признаюсь, я боялся представить Клару мертвой, погибшей от руки брата. Вот только боялся ли я за нее или того, что снова почувствую себя одиноким?

– Пилар Руис была хорошенькой, – сказал Хулиан, закурив следующую сигарету. – Не будь она одной из тех, возможно, понравилась бы мне. Она не кричала и не сопротивлялась смерти. Сердце у нее было слабое, как у птички. Я рассказал ей о сыне, которого она бросила у нашей матери, и о том, как он умер. Она плакала по нему и надеялась, что вечности хватит, чтобы вымолить у него прощение.

Хулиан погасил окурок, и я увидел на лице брата подобие разочарования. Его обычная немногословность не вязалась с обстоятельным и скрупулезным рассказом об убийствах. Он курил одну сигарету за другой, пока не выложил все подробности.

– Я иду спать, – заявил он, погасив последнюю.

И проспал двое суток.

26

Среда, 11 сентября 1985 г.

19:17

Элена появилась на свет раньше срока. Соледад, ее матери, было девятнадцать лет; она воплощала собой физическую силу, а ее сестра-близняшка Консуэло – смекалку; по крайней мере, так их частенько описывал отец. Со временем тела сестер оформились как будто в соответствии с его словами, и Соледад стала чуть крупнее, бегала быстрее, каталась на велосипеде и лошадях почти по-мужски.

Когда она встретила отца своих детей, ее грубая натура преобразилась. Всю семью удивили ее несколько преувеличенные женские манеры, но будущий муж убедился в том, что она может стать леди и следовать правилам хорошего тона. Любовь настолько притупила физическую силу, что, когда пришло время рожать, Соледад не могла вынести ни боли