брат с раздражением снова закрыл ей рот. Женщина сопротивлялась, но он схватил ее за волосы и повалил на пол. Пленница сдалась.

– Не трогай! – закричал Хулиан, когда я вновь протянул руку, не знаю зачем: утешить, освободить, вытереть лицо или просто прикоснуться к ней. Зрелище было ужасным и красивым. Я сделал шаг назад.

– Она одна из них, – заявил Хулиан. Он избрал себя палачом, судьей.

Ему не пришлось объяснять, что эта женщина обращалась к моей матери: возможно, для аборта или же родила ребенка и бросила его. Я хотел спросить, в чем ее грех, но не нашел слов. В конце концов, это не имело значения. Она была «одной из тех, кто нас кормил», как выражался отец. «Надо поблагодарить этих старых шлюх», – сказал он однажды, когда три или четыре женщины собрались в закутке, который мать помпезно именовала приемной. Не знаю, говорил ли отец со мной, с самим собой или с кем-то еще. В то время я не понимал всех его слов, но они засели в каком-то уголке мозга, завладевая мной, как вирус. Когда прошел инкубационный период, инфекция проявила себя, изменив мое отношение к тем, кого мать называла клиентками и пациентками: я возложил на них всю вину за то, что Фелиситас посвятила себя абортам и убийству детей. За то, что нам пришлось их закапывать, выбрасывать в канализацию, на пустыри, в мусорные баки. Я и не предполагал, что инфекция настолько поразит Хулиана, превратив его в преступника, пробудив в нем проклятые гены нашей матери.

– Подержи ее.

Я помотал головой, словно загипнотизированный, не в силах отвести глаз от женщины.

Брат ударил ее ногой под дых. Женщина закашлялась, хватая ртом воздух. Он перевернул Эстелу Гарсию на спину и вдавил колено ей в грудь, как прежде – матери, а затем схватил руками за шею и начал сжимать.

Я смотрел, как она борется за жизнь, пытается его стряхнуть. Ее запястья и лодыжки кровоточили, тело дергалось в конвульсиях от нехватки кислорода. Я не шевелился, наблюдая за наступлением смерти. Затаил дыхание не знаю на сколько минут и, будто парализованный, стоял перед братом.

Теперь, когда я рассказываю о ее смерти и пытаюсь описать подробности, у меня такое чувство, что Эстела Гарсия все еще умирает. Возможно, мертвые действительно умирают до тех пор, пока не исчезнут те, кто их помнит, а смерть – это континуум.

Не помню, когда она перестала дышать. Хулиан крикнул – я не понял что и только недвижно стоял рядом, превратившись в пассивного убийцу. В сообщника.

Брат поднялся с пола, вытер пот рукавом, достал сигарету и протянул пачку мне. Мы молча курили. Затем с одной из полок он взял неожиданный предмет: материнские туфли на шпильках. Я сразу узнал их: черные, почти новые, потому что хранились в коробке словно реликвия. Мать редко ими пользовалась, а когда носила, натирала мозоли. Хулиан взмахнул туфлей и вонзил шпильку прямо в середину лба Эстелы, как будто проделав в нем третий глаз. Брат самостоятельно заменил каблук на металлический благодаря навыкам, приобретенным за время работы у сапожника. Отныне это станет его визитной карточкой.

Позже, на рассвете, убедившись в отсутствии свидетелей, мы отвезли тело на отцовской машине в парк Чапультепек. Не знаю, долго ли Хулиан все планировал. Он вымыл женщине лицо, слегка уложил волосы. Мы прислонили мертвую спиной к дереву, с раздвинутыми ногами и руками на животе – Хулиан захватил подушку и сунул под платье, так что издалека она выглядела беременной на позднем сроке. И оставил ее в том же положении, в каком сидела наша мать на одной из фотографий в газете.

– Вот твоя громкая сенсация, – сказал он и ушел.

Я вернулся в редакцию и попросил одного из фотографов пойти со мной, потому что якобы получил информацию о теле женщины, найденном в Чапультепеке. Полицейским я объяснил, что в редакцию поступил анонимный звонок.

Заметка появилась на первой полосе. Мой дебют. Я написал об обнаружении трупа, о версиях полиции, извещении семьи, опознании тела. Главным подозреваемым стал муж, потом горничная заявила, что у хозяйки был любовник. Судя по всему, преступление на почве страсти. Детективы строили догадки насчет странного положения трупа. Подозрения падали то на мужа, то на любовника. Несколько дней я описывал эту историю, уводя следствие от нас с Хулианом. Было даже забавно.

За два года до того Рамон освещал дело Грегорио Карденаса, Гойо, который изнасиловал и убил четырех женщин и похоронил их в своем доме в Такубе. В одном из интервью я спросил у полицейского, имеем ли мы дело с подражателем Карденаса, его поклонником. Полиция этого не исключала и не подтверждала, зато мне удалось направить историю дальше по ложному следу.

Я задумался о своем отношении к убийствам Хулиана и пришел к выводу, что чувствовал любопытство. Яблочко от яблони своей матери, как и мой брат – еще одна аномалия. Хотя я скорее походил на отца, который участвовал, не убивая, и пользовался плодами работы своей жены. Интересно, ворочался ли он по ночам без сна из-за угрызений совести, жил ли в состоянии постоянной тревоги, которую невозможно заглушить, разрывало ли его желание признаться во всем и облегчить совесть в обмен на лишение свободы и несколько лет в тюрьме?

Что ему так нравилось в смерти? Испытывал ли он муки или был заворожен превращением человека в труп? Ощущал ли собственное могущество, решая, кому жить, а кому умирать?

Когда новость приелась, отошла на второй план среди других преступлений, совершавшихся каждый день, я страстно (вот правильное слово) захотел, чтобы мой брат снова убил.

А потом – Клара. Кларита. Клара улыбнулась мне из-за письменного стола. «Мне нравятся твои заметки. Нравится, как ты пишешь». А дальше – ее лицо, волосы, жесты. Кино, ее ладонь, губы. Прикосновение. Поцелуи. Ласки. Возбуждение. Эрекция. Парк. Кафе. Улица. Ее комната. Любовная игра. Поцелуи. Ласки. Возбуждение. Эрекция. Поцелуи. Слюна. Пенис. Яйца. Влажность. Поцелуи. Промежность. Вульва. Ладони. Язык. Клитор. Груди. Проникновение. Ритмичные движения. Пот. Поцелуи. Прерывистое дыхание. Стон. Оргазм. Кульминация. Эякуляция. Поток. Излияние. Семя. Сперматозоиды. Спазм. Расслабление. Вздох. Поцелуи.

Величайший восторг – когда кто-то ждет тебя у входа в кинотеатр, в кафе, в парке, меж простыней. В ее постели я сбрасывал с себя одиночество, будто плащ или пальто, удерживающие холод внутри. Клара приехала в столицу из Гуанахуато два года назад в поисках работы, снимала комнату в центре и мечтала о семье. Сама того не осознавая, она заражала меня своими мечтами, и я