есть? – спрашивает Лусина. – А как же следствие?

– С самого начала мне мешали закончить вскрытие и контролировали составление отчетов.

– Они приходили сюда, чтобы меня допросить, и показали папку с материалами дела. Думаю, расследование ведется, только в отношении Игнасио и Хосе Марии, потому что они были вместе в машине Игнасио, где нашли фотографии, – добавляет Элена.

– Тебя пытались запугать, – уверенно говорит Эстебан.

– Откуда ты знаешь?

– Я в этой системе уже много лет. О чем тебя спрашивали?

– Хотели выяснить, что делал Игнасио той ночью. Такое чувство, что меня вынуждали дать против него показания и заявить, что я напилась и выпустила его из виду.

– Размахивать папкой с бумагами, угрожать доказательствами – одна из их многочисленных тактик, самая безобидная.

– Вы с Альмейдой что-нибудь обнаружили? – Сидя на краешке стула, Элена чувствует, что вот-вот рухнет в пропасть.

– Мы искали подруг этих двоих, задавали вопросы, которые никто не задавал. Решили действовать по обстоятельствам. Я заехал за ним и объяснил, что власти с высокой долей вероятности рассчитывают на обычную забывчивость людей и привычку к рутине, забвению трагедий и убийств. У нас в стране не любят бередить старые раны, мы ждем, пока они затянутся, и боимся их трогать, даже зная, что плоть под ними гниет…

– А что еще вы делали? – торопит его Элена.

– Извини, увлекся… Затем мы отправились в дом бывшего парня Летисии, первого в списке сеньора Альмейды. Мальчишка не очень нам обрадовался, а его мать угостила чашечкой кофе и не могла найти нужных слов, чтобы выразить соболезнования. По словам парня, они расстались из-за того, что она изменяла ему с кем-то, кто покупал ей дорогие подарки. Альмейда ничего не знал.

– Бедолага.

– Парень подозревает, что речь идет о взрослом мужчине: никому из его ровесников такие дорогие подарки не по карману. Он дал нам другие имена, номера телефонов и адреса друзей.

– Думаешь, этот мужчина и есть убийца? – спрашивает Элена.

– Не знаю.

– Возможно, это прозвучит ужасно, но я в первую очередь хочу доискаться правды о себе. Пока что меня не интересует ни кто их убил, ни поиски убийцы, – говорит Лусина. – Мне важно узнать, кем был человек, называвший себя моим отцом. Мануэлем или Игнасио.

– Я тебя понимаю, – успокаивает Эстебан.

– Я помню день, когда Игнасио появился в моем кабинете и сел напротив. «Ты гинеколог, – сказал он. – Совсем как твоя мать». Я покачала головой и ответила, что он меня с кем-то спутал. «Я твой отец», – был ответ.

Лусина встает со стула, подходит к окну, выходящему во внутренний дворик, и, прикрыв глаза рукой, глубоко вздыхает. Элена и Эстебан смотрят на нее, не осмеливаясь ничего говорить. Лусина скрещивает руки на груди и продолжает:

– Я попросила его уйти. «Твоя мать может подтвердить, что я твой отец», – заверил он. Но Исабель уже умерла. Я снова попыталась его выпроводить, даже думала позвонить мужу. «Подожди, пожалуйста, я искал тебя много лет», – умолял Игнасио. Он сказал, что неоднократно нанимал сыщиков, и порой они нападали на наш след, но в последний момент мы ускользали. Должно быть, благодаря какому-то шестому чувству Исабель догадывалась о его приближении. «Позволь мне убедить тебя», – настаивал он. Слова матери звучали у меня в голове снова и снова: «Твой отец хочет тебя убить, твой отец хочет тебя убить». Я согласилась встретиться с ним еще раз, хотя колени под столом у меня тряслись. Однако любопытство пересилило. Я виделась с ним в общественных местах, где полно людей, всегда готовая уйти. Неосознанно ослабила бдительность, впустила его в свою жизнь. Как глупо. Я думаю поискать Хулиана в тюрьме, он единственный, кто может сказать нам правду, вот только не уверена, захочет ли он говорить со мной, тем более рассказывать что-либо. Но я должна попробовать.

– У меня есть знакомые в Генеральной прокуратуре, могу к ним обратиться, чтобы нам устроили встречу.

– Да, Эстебан, пожалуйста, мне нужно знать правду.

– Я пойду с тобой, Луси, обещаю. – Эстебан неловко кладет руку на плечо Лусины.

– Что меня больше всего поразило при чтении рукописи, – вмешивается Элена, – так это отсутствие чувств.

– О чем ты? – Эстебан отходит от Лусины и возвращается на свое место.

– Разве вы не заметили? – Не давая им времени ответить, Элена продолжает: – Во всем случившемся Игнасио был кем-то вроде зрителя, свидетелем, наблюдал зверские деяния, не чувствуя потрясения, не убегал от страха, не пытался предотвратить или остановить их.

– Я тоже это заметила и потому решила, что он оставил мне рукопись романа.

– Хочу показать вам кое-что еще, – говорит Элена. – Пойдемте в мою комнату.

Эстебан и Лусина выходят следом за ней, идут вдоль кромки бассейна, откуда за ними с любопытством наблюдает парочка.

– Как я могла быть с ним, ни о чем не догадываясь? Настолько слепой и глупой…

Элена качает головой из стороны в сторону.

– Он умел очаровать, – говорит Эстебан.

– Да, именно, – подхватывает Лусина. – В день нашего знакомства Игнасио убедил меня его выслушать. Я наблюдала за его манерами, за тем, как он одет, за поведением, зачесанными назад седыми волосами, старомодным шейным платком, но это ему так шло. У него были большие руки, мужские и в то же время по-женски ухоженные. Я даже пришла к мысли, что он гомосексуал, но потом поняла, что он любит все контролировать, до последнего волоска на голове.

– Игнасио запрещал мне рыться в его вещах, запирал комнату и позволял делать уборку только в своем присутствии. Вот эти вещи были у него в номере, в день своей смерти он велел мне вынести все – не хотел, чтобы дети их нашли.

В комнате Элена открывает коробку. Эстебан и Лусина подходят ближе. Дочь писателя прижимает ладонь ко рту, заглушая вскрик. Эстебан медленно садится на корточки, протягивает руку и вытаскивает одну из лежащих внутри женских туфель.

– Зачем ему?.. Зачем он хранил?.. Может, это обувь женщин, убитых его братом, или он?.. – Вопрос Элены повисает в воздухе.

– Не знаю. – Эстебан поднимает туфлю на уровень лица, а затем возвращает в коробку. – Похоже на трофеи или напоминания, талисманы, фетиш. Не хочу делать поспешных выводов или слишком увлекаться гипотезами.

Эстебан умолкает, сдерживая бурлящий в голове поток мыслей, затем берет другую туфлю.

– Кажется, теперь я знаю, чем сделано отверстие в черепе одной из девушек: ее ударили в лоб собственной туфлей. Почерк Хулиана. Двухмиллиметровые шпильки… Я думал о пистолете, о «Колибри».

– «Колибри»?

– Да, он маленький, прямо как колибри. Игнасио мне один такой подарил. Их изготовили очень мало. Признаюсь, прочитав рукопись, я подумал, что Игнасио мог