на полку коробку с пастой, и на мгновение застываю с напряженной спиной. Лучше мне просто уйти, чтобы избежать повторения вчерашнего. Или сесть и объяснить все как на духу, поклясться, что я не имею к этому отношения, но вместо этого говорю:

– Может, ты одолжил его кому-то из своих подружек и забыл.

Чувствую, как воздух заряжен электричеством, напряжение буквально осязаемо. А потом слышу, как Финн захлопывает ноутбук.

– Ты опять за свое? Серьезно, Кора? Снова? Сегодня я не в настроении для этого дерьма, – ревет он, и я шикаю на него и оглядываюсь на коридор – не слышит ли Мия.

– Почему ты так мерзко себя ведешь? – спрашиваю я, ведь даже во время былых ссор из-за его предполагаемой неверности он никогда не повышал голос, пока Мия дома. Это негласное правило, а значит, что-то с ним происходит.

– А как ты себя будешь вести, если тебя постоянно обвиняют в том, чего ты не делала? И кстати, для кого эта прическа в стиле Барби? Для какого-нибудь пьяного мужика, который приходит в бар поглазеть на тебя?

– Что-что?

– Что, нравится? Ты просто выходишь в мир, работаешь, никуда не встреваешь, а тебя постоянно преследуют, сомневаются в тебе, обвиняют. Мы уже столько раз это проходили. С меня хватит, – бросает Финн, засовывая компьютер в чехол.

– Чего именно с тебя хватит? – спокойно спрашиваю я.

– Этих разговоров. Не надо… не смей извращать мои слова, как будто я хотел сказать…

– Я просто уточнила.

– Да, именно этим ты и занимаешься. Манипуляциями. Но считаешь себя невинной покинутой женой. Нет, я на это не куплюсь. Вообще-то, я сыт по горло этим представлением. Тебе нужна помощь, Кора. Нужно сходить… к кому там ты ходила в прошлый раз, когда устроила спектакль?

– К доктору Хиггинсу, – подсказываю я.

– Точно.

Финн больше даже не смотрит на меня, уткнувшись в телефон.

– Ага. Возможно, мне стоит с кем-то поговорить, – отвечаю я, но он не слышит.

Его палец яростно набирает текст, а потом он объявляет, что встречается с Бадди.

– Сейчас четыре. Я думала, ты собирался выпить с ним вечером, – замечаю я, а он вздыхает и идет за пальто, которое бросил на спинку дивана.

– Именно об этом я и говорю! – вот и весь его ответ.

Слышу его шаги по коридору и как открывается дверь гаража. Я сажусь на табурет и закрываю лицо руками.

– Мам! – доносится тихий голос.

Я поднимаю голову и вижу Мию. Она стоит в арочном проходе на кухню, засунув руки в рукава, и выглядит как маленькая девочка.

– Да, солнышко. Все в порядке? – спрашиваю я, а она подбегает и обнимает меня.

Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее.

– Что такое, милая? Что-то случилось?

В ее глазах стоят слезы.

– Он был так груб с тобой.

– Ох, детка. Мне так жаль, что ты это услышала. Нет-нет. Он просто… Да, он был немного…

– …говнюком, – подсказывает она.

– У него сейчас трудный период, и сегодня папа просто дошел до точки кипения. Прости, что наша глупая ссора так на тебя повлияла. Так нельзя. Но все хорошо, – заверяю я.

– Ладно. Кстати, мне все равно нравится твоя прическа. И совсем она не в стиле Барби. Она классная.

Сердце наполняется любовью. Моя маленькая девочка, которая всегда посочувствует, сопереживая всем вокруг.

– Мне тоже нравится, – говорю я, пользуясь редким моментом, когда ей хочется общения. Она не уходит в свою комнату или к подруге. Сейчас ей нужна мама.

– Если хочешь, я припрятала в морозилке ванильное мороженое, – предлагаю я.

– Это не на нем уже наморозилась целая глыба льда?

– Наверное.

Она пожимает плечами, и мы садимся на стулья у кухонного островка, а небо постепенно мрачнеет и покрывается розовыми и красными полосами. Мия закидывает нога на ногу, и мы едим мороженое ложками прямо из контейнера.

– Вы, что, разведетесь? – спрашивает она, и меня подташнивает как от укачивания.

– Не-ет, – рефлекторно отвечаю я, а через минуту добавляю: – Как бы ты отнеслась к нашему разводу?

Мия не рыдает и не выглядит потрясенной. Похоже, она понимает гораздо больше, чем я от нее ожидала.

– Хочу кое-что тебе сказать, – произносит она.

Я напрягаюсь всем телом. И тон, и слова намекают на то, что дальше последует нечто ужасное, и ни одной матери не захочется это услышать. Мия опускает взгляд и нервно постукивает ложкой по столешнице.

– В последнее время ты постоянно спрашиваешь, что со мной случилось. Ну, типа, где-то уже год. Это, в принципе, тебя не касается, но… в общем, для меня все изменилось… в тот момент. Ну, типа, тот косяк, который ты нашла в январе, а я сказала, что он принадлежал моей подруге. Типа, так оно и было. Мне его кое-кто дал, но я о том, что косяк, который ты нашла несколько недель назад, и правда был не мой. Типа, я понимаю, почему ты сказала все это папе. Пару раз я и сама так думала… просто чуяла.

Я не спрашиваю подробностей. Не спрашиваю, что она имела в виду. При мысли о том, что ее волнует, с кем трахается Финн, у меня ноет сердце. Это меня разъяряет. Но теперь я беспокоюсь только о ней.

– Кто дал тебе косяк? – спрашиваю я.

– В том-то и дело. Мне не хочется тебя злить, но, мам, пойми ты, ради бога! Через несколько месяцев я, типа, официально буду взрослой, так что это просто фигня.

– Ладно, пусть это ерунда, но что именно?

– То, что в январе тот косяк мне дал Калеб Моретти. Ну, он многим давал, и не только это. Он, типа, из тех, к кому можно обратиться за этим самым… – говорит она, и мне не хочется ее прерывать, но я совершенно ошарашена и хватаюсь за сердце.

Пейдж считает своего сына образцовым студентом, бывшим бойскаутом, волонтером с потрясающим послужным списком. Не мог же он быть дилером!

– Что?! В каком смысле «к кому можно обратиться»? – говорю я громче, чем хотелось бы.

Мия вздыхает.

– Мам.

– Нет, я просто… я просто немного… Калеб?! Я не… Так что… Что ты имеешь в виду, конкретно?

– Ну, Калеб говорил, что папа иногда у него покупал, и когда ты нашла в прачечной косяк, я просто сказала тебе, что призналась бы, если б он был мой. Он был не мой. Вот и все, так что…

Мне хочется найти Финна и вцепиться ему в горло, пока он не перестанет дышать, за то, что позволил дочери это узнать, переживать из-за этого. Но я не могу. Больше того, я хочу