стоял бокал с прохладной водой, солнце разливало вокруг прозрачный яркий свет, а кудряшки у нее на затылке ерошил легкий ветерок.

Нине было покойно, она чувствовала себя счастливой и считала часы до возвращения Нико, потому что вчера ребенок впервые пошевелился у нее в животе. Это было ощутимое движение, настоящий пинок, а поскольку после этого пинки, тычки и что-то похожее на икоту продолжалось еще несколько часов, Нина догадалась, что малыш таким образом настойчиво заявляет о себе и требует внимания.

Но сегодня ребенок утихомирился – видимо, дремал, потому что было очень жарко и потому что, наверное, Нине тоже все время хотелось спать. Как было бы чудесно просто закрыть глаза и отдохнуть – совсем недолго, несколько минут, иначе она не сможет закончить штопку…

Ее разбудил до ужаса знакомый шелест автомобильных шин по гравию, и первое, что она увидела, открыв глаза, – незваный-непрошенный «Мерседес» немецкого офицера, остановившийся в паре метров от ее ног.

Цвергер вернулся. Несколько месяцев не давал о себе знать – и вот явился, а она сейчас одна, рядом нет даже Сельвы. Нина обещала Нико спрятаться, если к дому приблизятся фашисты, но сегодня она заснула, и теперь бежать в укрытие было поздно.

Она встала – не так изящно, как хотелось бы, – одернула юбку и длинную рубашку, раньше принадлежавшую Маттео. Рубашку недавно слегка перешила Роза под ее округлившуюся талию. Нина ждала, сложив руки на животе, чтобы унять в них дрожь, пока фашист вылезал из машины и шагал к ней.

– Много времени прошло с вашего последнего визита, оберштурмфюрер Цвергер.

– Да.

– Чем могу помочь? – осведомилась Нина, мысленно проклиная его за любопытство, а себя – за то, что имела глупость заснуть во дворе. – Нико работает в поле с другими мужчинами, – солгала она.

Теперь оставалось уповать на то, что Цвергер не потребует за ним послать. На самом деле Нико был не так уж далеко – уехал в Сан-Дзеноне на несколько дней помочь овдовевшей тетушке накосить сена у нее на ферме. Надо было все-таки сказать Цвергеру правду, потому что…

– Вы не поверите – я приехал повидаться не с ним, а с вами. Всего лишь дружеский визит, честное слово. Просто хотел посмотреть, как вы освоились в этой деревенской глуши. Жизнь здесь, должно быть, весьма непривычна для венецианки.

– Я из Падуи. А в Венецию приезжала учиться.

– Почему именно в Венецию? В Падуе тоже есть курсы медсестер, так ведь?

Нина не знала, что ответить, – они с Нико никогда это не обсуждали.

– Да, но я… я запоздала с решением, и в Падуе тогда набор уже закончился, а в Венеции нашлось для меня место. При больнице. Учебу можно было начать в любое время.

Цвергер кивнул – любезно и с одобрением, словно этот ответ его полностью удовлетворил.

– А почему вам так срочно понадобилось стать медсестрой? – поинтересовался он.

– Мне… мне нужна была работа, – с запинкой проговорила Нина. – Я слишком долго прожила в приюте. Пора было начинать самостоятельную жизнь.

Ложь в ее ответах все множилось – теперь главное было самой не запутаться во всем, что она наговорила.

– Понятно. Что ж, вы приняли весьма отважное решение – покинуть единственное место, которое было для вас домом.

– А что же мне оставалось?

Этот ее вопрос Цвергер проигнорировал. Он внимательно изучил безупречно чистую ткань собственных галифе, снял с них несуществующую ниточку и медленно огляделся вокруг; глаза из-под козырька фуражки смотрели настороженно и недоверчиво, губы были плотно сжаты. Затем внимание офицера снова переключилось на Нину:

– Напомните вашу девичью фамилию. Должно быть, я уже спрашивал вас о ней в прошлый раз.

– Марцоли.

– Не слишком распространенная фамилия в этом регионе Италии.

– Мои родители из Рима или из его окрестностей. Так, по крайней мере, мне сказали в приюте. Я их не помню.

Ложь всё преумножалась.

– Как назывался приют, в котором вы росли?

– Зачем вам это? – Глупо было отвечать вопросом на вопрос, но слова сами выпорхнули у Нины, как перепуганные скворцы из-под наличника хлева.

– Праздное любопытство, не более того. Мы часто находим беспризорных детей, чьи родители умерли или сбежали, неплохо бы знать хороший приют для бедных сироток.

– Приют Святого Антония.

– Ну конечно. Точно. Теперь припоминаю – я ведь бывал в Падуе. – Ледяной взгляд Цвергера снова остановился на ней. – Вы хорошо выглядите. Верно ли мое предположение, что вы ждете пополнения в семействе?

– Да.

– Мои поздравления. Ваш муж, должно быть, счастлив.

– Да.

Нина с нетерпением ждала, когда этот мучительный разговор закончится, но Цвергер не отступался:

– И тем не менее он не пожелал остаться на ферме, чтобы всячески оберегать вас от опасностей?

– Он сейчас в поле, это недалеко. Могу вам показать дорогу, если хотите с ним повидаться. Только вот… сегодня был дождь. Тропу развезло, вы испачкаете сапоги. – Нина подумала, что хитрость должна сработать – Цвергер явно из тех, кто не станет пачкать обувь, если есть возможность этого избежать.

– И что же, он не оставил на ферме никого, кто мог бы за вами присматривать и оберегать?

– Роза и дети тоже поблизости.

– Я что-то никого не вижу. – Цвергер сделал шаг к ней.

– Я осталась во дворе закончить штопку. Днем было жарко… мне нездоровится…

– Значит, мы все-таки одни. – Он сделал еще один шаг.

– Если не считать ваших солдат.

Нина надеялась, что при свидетелях он все же не станет делать ничего недозволенного.

Цвергер сделал третий шаг и теперь был так близко, что мог протянуть руку и коснуться ее, но Нина стояла на месте как вкопанная. Нельзя пятиться – она не может проявить трусость и ни за что не будет умолять оставить ее в покое.

– Не хочу показаться невежливым, синьора Джерарди, однако я не вижу в вас ничего привлекательного.

– Что, простите?..

– Почему Никколо все бросил ради вас? Вы не такая уж красавица. Девица без роду, без племени, без образования, без денег… Что заставило его отказаться от предначертанного будущего, от своего истинного призвания?

– Возможно, он решил, что его предначертанное будущее связано со мной?

– Возможно. – Цвергер произнес это с нескрываемым презрением. – Либо… это было элементарное животное влечение.

– Вам не стыдно так говорить?

Он подошел настолько близко, что Нина видела капельки пота над его верхней губой и красноватую полоску на шее от врезавшегося в кожу слишком тесного воротничка.

– Мои родственники возвращаются, – выговорила она, хотя не слышала ничего, кроме заполошного стука собственного сердца. – У вас есть еще вопросы ко мне?

Цвергер буравил ее взглядом; капли пота катились по его вискам из-под светло-русых набриолиненных волос. Он отступил, лишь