О приюте, в котором я якобы выросла. Интересовался, почему я поехала учиться в Венецию, хотя могла поступить на курсы медсестер в Падуе. – Нина понизила голос до шепота: – Цвергер меня напугал. Он подошел так близко. И сказал…

– Что он сказал? – Голос Нико прозвучал сурово и незнакомо. Сам он по-прежнему на нее не смотрел.

– Он хотел знать, почему ты на мне женился. Сказал, что я не красавица, сирота без роду, без племени, что у меня нет денег, а значит, у тебя должна быть… какая-то другая причина.

Нико кивнул и, поднявшись на ноги, потянул ее за собой, помогая встать. Прикосновения его были нежными, как раньше.

– Я должен еще раз попросить у тебя прощения.

– Но это же я виновата. Я заснула и потому не успела спрятаться…

– Теперь я не уеду из дома до тех пор, пока не буду уверен, что мой отец останется здесь присматривать за тобой. Обещаю, не уеду.

Нина обняла его и погладила по спине – она не только хотела его успокоить, но и сама нуждалась в успокоении.

– Как ты думаешь, почему он явился именно сегодня? Прошло несколько месяцев с того раза. Я думала, он уже никогда не вернется.

– Я тоже так думал. Должно быть, он нервничает. Немцы сейчас все взбудоражены – в пятницу была освобождена Флоренция.

– Значит, ход войны наконец переломлен?

– Да. И если Цвергер пытался запугать тебя, это верный признак, что он сам в панике. – Нико отодвинул стул, сел и притянул Нину к себе на колени.

Она прильнула к нему, уютно устроившись в надежных объятиях, и спросила:

– Как ты считаешь, война скоро закончится?

– Не скоро, нет. В следующем году, а может, и позже.

– Она продлится так долго?

– Да. И поэтому я подумываю о том, чтобы переправить тебя в Швейцарию.

Нина резко выпрямилась, отстранившись так, чтобы видеть его лицо:

– Нет! Ни в коем случае.

– Но ты же хотела уехать в Швейцарию с родителями.

– Это было давно, до того как я встретила тебя и мы стали семьей. До нашего ребенка. Если ты отвезешь меня в Швейцарию, я останусь одна.

– Но ты будешь в безопасности.

– Я не смогу там жить. Если Цвергер опять заявится сюда, обещаю, я спрячусь. Никогда больше не засну во дворе. Как только услышу шум мотора на дороге – сразу побегу наверх, даю тебе слово.

– Лучше мне вообще никуда не уезжать.

– Для кого лучше? Точно не для людей, которые нуждаются в твоей помощи. Я не хочу тебя отпускать, и мне хватает эгоизма в этом признаться, но я не стану просить тебя остаться. Никогда. Потому что знаю, что без твоей помощи кто-то умрет.

– Что ж… Тогда давай пообещаем друг другу быть осторожными. Такое обещание плюс немножко удачи – и мы оба увидим, как закончится эта война.

Глава 20

12 сентября 1944 года

Они завтракали, не открыв дверь, ведущую из кухни во двор, – ночь была холодная, дождливая, и по земле еще стелился рассветный туман. Нина не выспалась, потому что ребенок пинался, каким-то образом каждый раз безошибочно попадая пятками по ее мочевому пузырю, так что сейчас, когда Сельва залаяла, сообщая о незваном госте, она даже не подняла головы – гравий не хрустел под колесами машины, значит, к ним заглянул кто-то из соседей или дальних родственников попросить подмоги на сегодняшний день в поле или позаимствовать какой-нибудь инструмент.

Ближе всех к выходу сидел Нико. Он открыл дверь – оказалось, прибежал младший из сыновей синьоры Вендрамин. Нико выслушал мальчика, поблагодарил его улыбкой и велел подождать минутку.

– Что случилось? – поинтересовалась Роза.

– Отец Бернарди прислал сынишку своей домработницы передать, что он просит меня зайти в дом священника.

– А зачем, не сказал?

– Нет, но я догадываюсь. У него либо опять западает клавиша на пишущей машинке, либо раковина на кухне засорилась. Я быстро разберусь.

Когда Нико вернулся от отца Бернарди где-то через час, он сразу ушел работать в поле. Нина развешивала в саду белье на просушку, так что они разминулись.

– Он не рассказал, что было нужно священнику? – спросила она у Розы.

– Нет. Только заглянул на кухню и сказал, что идет помогать папе и мальчикам.

Днем времени поговорить с ним у Нины тоже не было – надвигалась гроза, поэтому все спешили доесть обед и закончить дела. Она и слова сказать не успела, как Нико встал из-за стола, поблагодарил их с Розой и вернулся к работе.

За ужином все были усталые, каждый сосредоточился на еде, молча жевал хлеб с супом, мужчины только обсудили планы на следующий день. Нина, помыв посуду, вытирала руки о фартук, мечтая о том, чтобы поскорее оказаться в их уютной спальне, в теплых объятиях Нико, но он взял ее за руку и потянул к двери:

– Мы с Ниной прогуляемся в деревню. Отец Бернарди пожаловался, что давненько с ней не общался, мол, они только успевали поприветствовать друг друга возле церкви, и всё.

– Но час уже поздний… – запротестовала было Нина.

– Он не обидится. Взять твою шаль?

Когда они добрались до дома священника, Нико даже не постучал – сразу открыл дверь, оказавшуюся незапертой, и пропустил жену вперед.

– Мы здесь, отец Бернарди! – громко сказал он, переступив порог.

– Я в гостиной, – донеслось в ответ.

Священник встал, когда они вошли в комнату, похожую на гостиную в доме Джерарди, только чуть побольше. И обставлена она была почти так же. Никогда в жизни Нина не видела столько фигурок святых и хорошеньких довольных ангелочков.

– Добрый вечер, падре. Как поживаете? – сказала она, присев на диванчик с потертой обивкой.

Теперь, переведя взгляд с молчащего отца Бернарди на Нико, она заметила, что мужчины чувствуют себя явно некомфортно – они напряжены и как будто встревожены. В глазах обоих застыли скорбь и страх – это было видно, хотя они сели довольно далеко от нее.

Нина все поняла без объяснений:

– Случилась беда с моими родителями.

В глазах старого священника блеснули слезы:

– Да. Я получил сообщение прошлой ночью.

– Они мертвы?

Нико придвинулся ближе и взял ее руки в свои:

– Нет. По крайней мере, мы на это надеемся.

– Что произошло? – спросила Нина дрогнувшим голосом. – Скажите мне.

– Их арестовали вместе с остальными постояльцами дома призрения в ночь на семнадцатое августа, – проговорил отец Бернарди. – Потом, как мы полагаем, их отправили в Триест. В лагерь под Сан-Сабба.

– Сейчас они еще там? – Нина задала вопрос, и собственный голос показался ей незнакомым. Будто кто-то другой выстроил за нее слова в предложение и вытолкнул изо