ведь я не совсем такая, как вы, городские, – грустно сказала она. – В деревне приёмы другие, он моих намёков не понимал. А вы все ещё подсмеивались, то говорю не так – «нынче», «заместо», то оделась «по-бабски»…

– Нина, неужели ты так переживала из-за наших дурацких шуточек? – ужаснулась Татьяна.

– Да нет, наоборот хорошо, что вы меня как-то переделывали, а то бы так деревенской бабой и осталась. Муж-то мой такой же был. Нашли друг друга в Ленинграде, в институте учились в одной группе. Дочка родилась, комнату в коммуналке на окраине города снимали. Но муж институт не закончил, ушёл с третьего курса и стал на заводе работать, денег захотелось. К этому времени у него тётя умерла, у которой он прописан был, и мы втроём переехали в эту двушку-хрущёвку.

Потом он решил завербоваться на север, там ещё больше платили, и меня с дочкой с собой хотел забрать. А мне учиться нравилось, и жизнь в городе нравилась, и мы развелись. Квартиру эту он нам с Катей оставил.

Я, когда после института по распределению в наш отдел пришла, прямо ахнула: Алексей тогда ещё начальником не был, совсем молодой, весёлый – на мою первую школьную любовь до жути похож. Влюбилась сразу. И вроде мне стало казаться, что и он как-то на меня внимание обращает.

Помнишь, мы позапрошлой зимой на «День здоровья» всем отделом в Комарово ездили? Все в снегу вывалялись, а Лёшка меня в глубокий сугроб закинул и полез вытаскивать. И мы поцеловались, как бы случайно это вышло. Ну, никто не заметил, все хохотали и дурачились.

– Да, помню я этот «День здоровья», – добавила Татьяна. – Под конец в лесу костерок разожгли и глинтвейн сварили, бутерброды и сосиски жарили… Весело было.

– Один раз он мне даже стихи свои читал, представляешь? – прошептала Нина сквозь всхлипывания.

– Алёшка? Стихи? – удивилась Татьяна. – Вот уж не ожидала, что кто-то из наших на это способен. Впрочем, Алексей в интеллигентной семье вырос, парень он начитанный, но вот поэтического дара у него вроде не наблюдалось.

– Да, я тоже не ожидала от него, – сказала Нина. – Однажды сидели вдвоём на стенде, солнце днём перешло в наши окна, и я решила воспользоваться моментом, позагорать. Встала у окна, лицо подняла к солнышку, волосы со лба откинула. Он посмотрел-посмотрел, да вдруг какой-то стих прочитал, несколько строк всего, ну, про красоту что-то. Я спросила – чьё произведение, а он говорит – моё. Не знаю, правду сказал или нет, – Нина опять заплакала, уже тихонько.

– А потом что-то вдруг изменилось, – продолжала она, – вокруг всё так быстро разваливаться стало, что я поняла – надо действовать, а то всё рухнет, и мы потеряемся в этом водовороте. Тут и появилось это приворотное зелье. Глупость, конечно, ужасная, но от отчаяния и от бессилия я уже не знала, что делать.

Ну, а потом наши в командировку съездили, и вообще всё плохо стало. Женя с Нелей не разговаривают, нервничают все, Алексей мрачный ходит. А теперь вообще всё разваливается, какая любовь? Все за выживание боремся. Так что беру себя в руки, забываю Алексея и начинаю новую жизнь! Мне дочку растить надо. Всё!

Нина вроде как успокоилась, и они с Татьяной стали разбирать свои вещи и бумаги.

Знакомые кадровички приняли все заявления и сказали, что две недели можно не отрабатывать, пусть ставят число, какое хотят, денег на расчёт с увольняющимися всё равно у института нет. Когда-нибудь заплатят, звоните.

Таким образом, к концу недели от отдела ничего не осталось, все разбрелись кто куда. Но связь пока решили поддерживать.

Перед уходом ещё раз позвонили Жениному мужу, хотели узнать, как идёт расследование её убийства, но он ничего им сказать не мог. Вначале на запросы семьи из милиции ещё приходили ответы-отписки, что, дескать, «проводятся следственные действия», а потом и они прекратились.

Телефон следователя тоже не отвечал, похоже, в милиции был такой же развал, как и везде. Видимо, дело положили на полку, когда-нибудь спишут как нераскрытое. Не до того сейчас органам, время наступило смутное и опасное.

Кто убил несчастную Женьку, в тот момент так и осталось тайной для Татьяны. Но кто-то из их бывшего отдела наверняка знал истину, в этом она была почти уверена. Или всё-таки она ошибается?

«А может, Игорь с Костей? – размышляла Татьяна. – Почему бы и нет? Женя их всерьёз не воспринимала, относилась к ним как к назойливым мухам – отгоняла, когда уж очень надоедали. Но что у этих парней было в головах – кто знает. Может, задумали её проучить за насмешки, да перестарались… Если люди мне не нравятся, это ещё не причина подозревать их в убийстве», – остановила себя Татьяна.

Но мысли всё равно крутились вокруг этой трагедии.

«Или это всё-таки Валюшкин приятель Валерка? – в который раз вернулась к этому варианту Татьяна. – Очень подозрительная личность, явно с криминальными наклонностями. Валька ведь о нём практически ничего не знает, это её и спасло от расправы. Хотя ещё неизвестно, что дальше будет – не мог же он убить её в густонаселённой коммуналке, где его видела толпа соседей.

Но ведь связи между ним и Женей вроде бы не просматривается, кроме единственной сомнительной фотографии.

Олег Михайлович… Ещё один возможный кандидат в убийцы. Никак не могла забыть Татьяна этих его острых подозрительных взглядов, которыми он её наградил, когда она показала ему болванку. Да и следил зачем-то потом, хотя в этом у Татьяны полной уверенности не было.

Может, его история про блокаду и свою импотенцию выдумка? Или не выдумка, а обстоятельства, которые привели к изменениям в психике? Может, он маньяк, и эти злополучные Женькины кудри привели его в состояние психоза. Или не кудри, а что-то другое, и он подкараулил её вечером, набросился и убил. Но как Женя-то оказалась в комнате после того, как все, и она сама в том числе, ушли домой?

В общем, любой, у кого был ключ от секретного входа, мог убить. Ведь кто-то его заказал и использовал. А может, и Женя вернулась на работу этим же путём. Теперь уже не узнать, – думала Татьяна.

Она и предположить не могла, при каких неожиданных обстоятельствах она через несколько лет всё же получит разгадку этого преступления.

Перед уходом из института она ещё раз улучила момент и заглянула в шкафчик на лестнице. Там всё осталось неизменным, крохотные клочки бумаги, которые она рассыпала на полу, так же лежали в виде буквы «Z», и волоски на дверной щели