— Ты, ублюдочный убийца, — сказала она Билли и пошлаобратно. Брат попытался обнять ее, но она оттолкнула его руку и исчезла вомраке. Старик обернулся ей вслед и только тогда наконец посмотрел на БиллиХаллека.

Некоторое время Билли не мог отвести взгляда от отвратнойдыры посредине лица Лемке, затем его взгляд остановился на глазах старика.Глаза древности? Кажется, так он их оценил? Они оказались чем-то более, нежелидревность, и… чего-то в них не хватало. Билли увидел в них пустоту. Пустотабыла их сущностью. Не поверхностный отблеск мысли, подобно отражению луны натемной водной глади. Пустота, столь же глубокая и полная, как пространствамежду галактиками.

Лемке указал кривым пальцем на Билли, и тот, как в полусне,медленно направился, огибая костер, к старику в темно-серой ночной рубашке.

— Ты знаешь ромалэ? — спросил Лемке, когда Билли остановилсяпрямо перед ним. Голос его звучал интимно и тихо, но слышен был всемумолчаливому табору. Тишину нарушало лишь потрескивание костра.

Билли покачал головой.

— Ромалэ — это ром. На роме таких, как ты, мы называемскуммаде игеном, что означает «белый человек из города».

Он улыбнулся, обнажив гнилые, потемневшие от табака зубы.Темная дыра, где прежде был нос, растянулась.

— Еще это означает «глупый подонок». — Теперь его глазаосвободили Билли. Лемке, похоже, потерял к нему интерес. — А теперь уходи,белый человек из города. Тебе нечего делать у нас, и нам с тобой нечего тутделать. Если и было дело, то оно закончено. Возвращайся в свой город.

Старик отвернулся от него.

Какое-то время Билли стоял, разинув рот, смутно понимая, чтостарик загипнотизировал его, сделав это так же легко, как фермер, усыпляющийкурицу, сунув ее голову под крыло.

«И это ВСЕ?!» — внезапно завопила часть его сознания. «Всяэта гонка, хождения, расспросы, кошмарные сны, все эти дни и ночи — и это все?Ты будешь стоять так, не говоря ни слова? Позволишь его называть себя глупымподонком уйти спать?»

— Нет, это не все! — громко и грубо сказал Билли.

Кто-то удивленно и шумно вздохнул. Сэмюэл Лемке, которыйповел старика под руку к одному из фургонов, вздрогнув, обернулся. Спустямомент и старый Лемке повернулся к нему. На лице его было усталое любопытство.И на миг при свете костра Билли показалось, что Тадуз Лемке по-настоящемуизумлен.

Молодой цыган с револьвером сунул руку за пазуху.

— Она очень красивая, — сказал Билли. — Джина.

— Заткнись, белый человек из города, — сказал Сэмюэл Лемке.— Я не желаю слышать имя моей сестры из твоих уст.

Билли проигнорировал его. Он смотрел на Лемке.

— Она твоя внучка? Правнучка?

Старик посмотрел на него изучающим взглядом, будто решая,есть тут что-то, или же просто ветер прошумел над пустынным местом. Потом сноваотвернулся.

— А может, задержишься на минуту, пока я напишу адрес моейдочки?! — Билли повысил голос. Не было нужды повышать его сильно, чтобы придатьему сурово повелительный тон, отработанный на многих судебных процессах. — Онане так прекрасна, как твоя Джина, но мы считаем, что она прелестна. Может быть,они начнут переписываться на тему несправедливостей. Что скажешь на это,Лемке?! Смогут они потолковать на такую тему после того, как я буду так жемертв, как твоя дочь? Кто сможет разобраться, в чем на самом деле кроетсянесправедливость? Дети? Внуки? Минуточку! Я напишу адрес. Одну секунду. Янапишу его на обратной стороне твоей фотографии, которая у меня имеется. Еслиони не смогут разобраться, может, встретятся когда-нибудь и пристрелят другдруга, а потом уж их детишки попробуют во всем разобраться. Что думаешь на этотсчет, старик? Видишь в этом больше смысла, чем в нынешнем дерьме?

Сэмюэл положил руку на плечо Лемке. Тот стряхнул ее короткимжестом и медленно направился к Билли. Теперь глаза старика были наполненыслезами ярости. Узловатые пальцы сжимались и разжимались. Все прочие наблюдалив гробовом молчании и страхе.

— Ты переехал мою дочь на дороге, белый человек, — сказалон. — Задавил мою дочь и… набрался такой… такой боржале рулла явиться сюда иговорить свои слова в мои уши. Эй, я знаю, кто и что это сделал. Об этом я позаботился.Мы обычно поворачиваем и уезжаем из города. Да, обычно так и получается. Ноиногда мы добиваемся правосудия. — Старик поднял корявую ладонь к глазам Биллии резко стиснул ее в кулак. Спустя мгновение из кулака засочилась кровь. Толпавдруг забормотала, загудела — не от страха или удивления, а в знак одобрения. —Правосудие рома, скуммаде игеном. О двух других я уже позаботился. Судья — онвыбросился из окна две ночи назад. Он… — Тадуз Лемке щелкнул пальцами и дунулна верхний сустав большого пальца, как на одуванчик.

— Что, мистер Лемке, — это вернет назад твою дочь? Онавернулась, когда Кэри Россингтон упал из окна в Миннесоте?

Губы Лемке искривились.

— Она мне назад не нужна. Правосудие мертвых не оживляет,белый человек. Правосудие есть правосудие. Тебе лучше убраться отсюда, пока яеще что-нибудь с тобой не сделал. Думаешь, я не знаю, чем ты и твоя женазанимались? Думаешь, я не вижу? Я вижу. Спроси любого из них. Сто лет я ужевижу все.

Послышался возрастающий шум в толпе табора.

— А мне наплевать, сколько времени ты видишь все, — сказалБилли. Он протянул руку и взял старика за плечо продуманным жестом. Послышалосьгневное мычание толпы. Сэмюэл Лемке торопливо пошел к нему. Тадуз Лемкеповернул голову и коротко сказал что-то на роме. Молодой цыган остановился внерешительности. На лицах многих отразилось то же выражение нерешительности, ноБилли этого не увидел. Он видел только Лемке. Он наклонялся к нему ближе иближе, пока его собственный нос едва не коснулся кошмарной сморщенной,губкообразной впадины на лице старика.

— Подавись ты своим сраным правосудием, — сказал он. — Ты внем понимаешь столько же, сколько я в реактивных двигателях. Сними с меня это.

Глаза Лемке уставились в глаза Билли — этой ужасающейпустотой.

— Убери руку, а то я сделаю еще хуже, — спокойно произнесон. — Настолько хуже, что ты сочтешь за благословение то, что я с тобой делалдо сих пор.

На лице Билли вдруг появилась улыбка — жуткая улыбкаскелета, полумесяц, положенный на спину.

— Ну, давай, действуй, — сказал он. — Попытайся. Но ты сампонимаешь: я знаю, что не сможешь.

Старик безмолвно смотрел на него.

— Потому что я сам себе помог, — сказал Билли. — Они былиправы. Это — партнерство, разве не так? Партнерство проклявшего и проклятого.Мы с тобой вместе замешаны во всем. Хопли, Россингтон, ты и я. Но я признаюсь,дед. Моя жена мне сдрачивала в моем богатом автомобиле. Все так. Но твоя дочьвылезла между двух машин посреди квартала, как будто ворон считала. И это тожеправда. Если бы она шла по положенному переходу, была бы жива. Ошибка с обоихсторон. Но она умерла, и я не могу вернуть назад время. Так что одно другоеуравновешивает. Не лучшим образом, но как-то уравновешивает. В Лас-Вегасе,старик, это называют «толчок судьбы». Вот тут и случился толчок. И давай наэтом прекратим.