Страх возник в глазах Лемке, когда Билли начал улыбаться, нотеперь он вновь сменился злобой, непоколебимой мощной злобой.

— Никогда не сниму этого, белый человек из города, — сказалТадуз Лемке. — Умру с этим проклятием на губах.

Билли медленно наклонился еще, коснулся лбом лба Лемке,ощутил запах старика: запах чердачной паутины, табака и отдаленно — мочи.

— Ну, так и сделай все хуже. Валяй! Делай, как сделал сомной в первый раз, — благослови.

Лемке некоторое время смотрел на него, и вдруг Биллипочувствовал, что теперь старик находится в ловушке. Внезапно Лемке обернулся кСэмюэлу.

— Энкельт ав лакан оч канске алскале! Жуст дот!

Сэмюэл Лемке и парень с пистолетом под мышкой схватили Биллиза плечи и отбросили прочь от старика. Грудь Тадуза Лемке быстро вздымалась испадала, жиденькие волосы выглядели растрепанными.

«Он не привык, чтобы с ним говорили в гневе. Он не привык,чтобы его хватали, касались».

— Это и есть толчок, — сказал Билли, когда они оттаскивалиего прочь. — Ты меня слышишь?

Физиономия Лемке страшно исказилась. Внезапно он сталвыглядеть на все триста лет, кошмарный отщепенец прошлых веков.

— Нет толчка! — заорал он вдруг, потрясая кулаком в сторонуБилли. — Нет никакого толчка! Ничего нет! Ты сдохнешь тощим, городской человек!Сдохнешь таким! — Он сложил вместе оба кулака, и Билли ощутил резкую боль вбоках, словно эти кулаки ударили его. Некоторое время ему трудно было дышать,будто все его внутренности оказались стиснутыми. — Сдохнешь тощим!

— Это толчок, — упрямо проговорил Билли, пытаясь отдышаться.

— Нет толчка! — заорал старик на грани визга. Яростьотпечаталась узкими полосками крови на его щеках, похожими на паутину. —Уберите его отсюда!

Его потащили прочь из круга, а Тадуз Лемке остановился инаблюдал. Он подбоченился и лицо его приняло выражение каменной маски.

— Прежде чем меня утащат, старик, — заорал Билли, — знай,что мое проклятие падет на твою семью! — Несмотря на боль в боках, голос егозвучал мощно и в то же время спокойно, с достоинством. — Проклятие белогочеловека из города!

Ему показалось, что глаза старика стали шире. Заметил, какстаруха среди подушек снова отогнала нечистую силу.

Двое парней, тащивших Билли, приостановились. Сэмюэл Лемкекоротко захохотал. Видимо, насмешила идея того, что преуспевающий юрист изФэйрвью, Коннектикут, проклял человека, который был, возможно, самым старымцыганом Америки. Билли над тем же посмеялся бы пару месяцев назад.

Однако Тадуз Лемке не смеялся.

— Думаешь, такие люди, как я, не имеют силы наложитьпроклятие?! — спросил Билли. Он прижал обе ладони к лицу и медленно растопырилкостлявые пальцы. Выглядел, как артист, закончивший странное представление иждущий аплодисментов. — У нас есть сила. Мы умеем проклинать, когда начинаемэтим заниматься, старик. Не заставляй меня начинать.

Позади старого цыгана что-то задвигалось: мелькнула ночнаярубашка, черные волосы.

— Джина! — крикнул Сэмюэл.

Билли увидел, как она вышла в круг света. Увидел, как онаподняла рогатку, натянула резину и изящным жестом отпустила ее. Мельком заметилжидкий блеск в ночном воздухе, когда стальной шарик пролетел к нему.

Резкая боль обожгла левую руку, но тут же прошла. Услышал,как звякнул шарик, отскочив от железного фургона. Билли поднес ладонь к глазами вдруг обнаружил, что видит разъяренное лицо девушки не между пальцев, а черезладонь, сквозь аккуратную ровную дыру в ней.

«Она прострелила мена из рогатки», подумал Билли. «ГосподиИисусе, из рогатки!» Из дырки хлынула кровь, черная, как вар, при свете костра.Она залила рукав его спортивного плаща!

— Энкельт! — пронзительно крикнула она. — Убирайся отсюда,эйелак! Убирайся, убийца проклятый!

Она отбросила рогатку. Та упала возле костра — белая, какраздвоенная грудная кость некой фантастической птицы, между рогульками — чернаянашлепка для одноглазого. Потом с криками Джина убежала прочь.

Возле костра никто не шелохнулся. Неподвижно стояли двамолодых парня, старик и сам Билли. Хлопнула дверь и крики Джины утихли.

А боли все не было.

Внезапно Билли, сам того не осознавая, протянулокровавленную руку к Лемке. Старик отшатнулся, сделав знак против нечистой силы.Билли сжал пальцы, как это сделал Лемке, и кровь закапала из кулака, как передтем у старика.

— Проклятие белого человека на тебе, мистер Лемке. О нем непишут в книгах, но я говорю тебе — оно действует. Ты поверишь этому.Обязательно поверишь.

Старик закричал на роме, разразился целым потоком непонятныхслов. Билли рванули назад так, что шея слегка хрустнула, а ноги потеряли опору.

«Они бросят меня в костер. Боже, они меня изжарят живьем…»

Вместо этого его понесли туда, откуда он появился, черезкруг. Люди шарахались от него, падали со стульев и отползали прочь. Егопронесли между двумя пикапами, мимо фургона, из которого доносился звуктелевизора с записью дружного смеха статистов.

Человек в жилетке что-то буркнул, Билли раскачали, как мешокзерна (с большим недовесом), и бросили. Он пролетел и со стуком упал на травупозади круга автомашин. Это оказалось куда больнее раны в ладони. Кости внутринего, как ему показалось, затрещали. Попытался тут же подняться и не смог. Вглазах мелькали белые вспышки. Билли застонал.

Сэмюэл Лемке направился к нему. Красивое лицо парня былосовершенно лишено какого-либо выражения. Он вынул из кармана джинсов какой-топредмет. Билли показалось — что-то вроде палки. Но предмет оказался гораздоменьше: когда Лемке раскрыл его, оказалось, что это бритва.

Он протянул к молодому цыгану окровавленную ладонь, и Лемкеостановился в нерешительности. На его бесстрастном лице появилось выражение,которое Билли тотчас распознал. Знакомое ему выражение по собственнойфизиономии, когда в ванной смотрелся в зеркало. Страх.

Напарник что-то пробормотал ему.

Лемке несколько мгновений колебался, глядя вниз на Билли,затем сложил бритву. Он плюнул в сторону Билли. Оба повернулись и зашагалипрочь.

Некоторое время Билли Халлек лежал на траве, пытаясьсообразить, что же произошло, упорядочить сумятицу в голове… Бесполезно в такойситуации. Рука словно заговорила о том, что случилось: пошли пульсирующие ударыболи. Он понял, что это только начало, боль станет скоро невыносимой. Еслитолько они не вернутся и не прикончат его. Тогда всякая боль прекратитсянавсегда.