Он даже автоматически встал с дивана и пошел в коридор, как сомнамбула, но уже у выхода опомнился и вернулся назад еще более раздраженным. Потом успокоился и даже, рассмеявшись, крикнул в сторону комнаты, где спала Рогачева:

– Может, за пивком сбегаешь, а? Как-никак я твой начальник. Пока еще. Непосредственный.

Комната ответила молчанием. И Аблокатов, чуть успокоившись, уселся перед телевизором, но, не выдержав и пяти минут, снова отправился на кухню и еще раз изучил холодильник. Вожделенного легкого солодового напитка внутри, конечно, не оказалось. Костя вернулся в гостиную и, сделав пару кругов вокруг дивана, тихонько приоткрыл дверь в комнату к Марине. Не видя в темноте ни зги, зашел внутрь и ощупал стену в поисках выключателя. Тот нашелся быстро. После щелчка комната окрасилась уютным тускловатым свечением. Аблокатов осмотрел красивую небольшую спальню хозяев квартиры, оформленную неброско, но очень качественно. Все в этой спаленке радовало его уставшие к вечеру глаза. Кроме одной, но очень существенной детали. А где Рогачева?

Аблокатов выключил свет и, так же аккуратно закрыв дверь, вышел обратно в гостиную. Постоял чуток и заглянул во вторую комнату. Может быть, он перепутал и Марина на самом деле коротает время именно там?.. Комната оказалась детской. Очень красивой, маленькой, уютной, оформленной в бело-розовых тонах. Пустой.

Костя метнулся в спальню и, включив свет, обыскал там все: два шкафа и пространство за занавесками. Заглянул под кровать. Никого. Вернулся в гостиную и снова упал перед телевизором. Севилья вела один – ноль.

– Шах и мат, Константин Сергеевич, – пробормотал Аблокатов. – Опять тебя девица обыграла…

«Но есть и плюсы, – вдруг заговорил голосок у него в голове. – Не куксись. Теперь можно спокойно сходить за пивком…»

Аблокатов досмотрел первый тайм и отправился звонить Дмитриевскому.

А в это время на другом конце города Орлова положила в холодильник бутылочку чилийского «Совиньон Блан».

* * *

Витя ерзал в камере временного содержания на прикрученной к стене скамейке. Рядом расположился мужичок лет пятидесяти пяти, немного подшофе, одетый по-домашнему: трико, футболка навыпуск и грязные кеды «Динамо». Увидев, что взгляд Смолина задержался на его гардеробе чуть дольше, чем того требовал этикет, мужчина решил объясниться, хотя Витя ничего и не спрашивал:

– Из хаты изъяли. Ужинали с Серегой. А моя мусоров вызвала…

– Жена? – спросил Смолин больше из вежливости, чем из любопытства.

– Какая она после этого жена?! Стерва!

– Чего, просто так взяла и вызвала?

– Ну да… Мы с Серегой ноль семь уже уговорили. А в холодильнике еще коньячок. Я и говорю ей: Свет, ты принеси, а? И картошечки поджарь! А она чего-то ляпнула мне. При Сереге-то. Пришлось поддать. Нельзя так со мной – при Сереге. А она – мусорам звонить. Стерва… А ты чего здесь? – Он внимательно посмотрел на Витю, остановившись на его прическе. Нахмурился: – Наркотики?

– Нет, – ответил Смолин и, видя, что сокамернику не очень по душе неизвестность, постарался как можно быстрее рассказать историю своего появления в этом замечательном месте.

Из камеры был виден край стола. За ним сидели, веселясь, полицейские, с которыми Витя познакомился в квартире у Аниной мамы, и девушка-лейтенант. Она с удовольствием слушала о похождениях своих коллег. Вообще здание отдела полиции оказалось достаточно большим, двухэтажным, и в нем, кроме криминальной полиции, находились еще опера и – на втором этаже – дознаватели. «Все включено, – подумал Витя, когда на крыльце вчитывался в таблички на входе, пока его новые друзья докуривали сигареты, – кроме надзора. Но засунуть сюда еще и прокуратуру – уже перебор». Сопровождающие отвлекли Витю от наблюдений и, заведя внутрь, сразу же, без опросов отправили туда, где он находился и сейчас, коротая время в занимательных разговорах с сокамерником, который наконец представился: Зиновий Яковлевич.

– А где Серега? – спросил Смолин исключительно для поддержания беседы. – Со Светкой остался?

Зиновий покосился на Витю и, поняв, что тот не шутит, захохотал, да так сильно, что смех перешел в кашель. А затем его стошнило прямо на собственные ботинки. Но Зиновий ничуть не сконфузился и ответил, вытирая рот рукой:

– Нет, не с женой. Со мной поехал, сюда. Его сын выкупил час назад.

– А тебя чего в нагрузку не сторговал?

– Не мил я ему. Сыну-то Серегиному. Он наших интересов не разделяет. Спортсмен. Борец, разрядник. Думает, что я его бате насильно в рот вливаю. Не мил я ему. А жена, стерва, не будет меня вызволять, до завтра уж точно. А завтра холодильник сломается – так прибежит…

– А почему он сломаться должен?

– А я там специально один проводок ослабил. Она же дверью туда-сюда, туда-сюда без конца хлопает, так он отскочит – и все, кирдык.

Теперь настала очередь Вити засмеяться, и у него это получилось чуть лучше, по крайней мере без таких, как у Зиновия, курьезных последствий.

– А дети? – спросил Смолин, когда смех отпустил его.

– Сын в Питере учится, а дочка уже совсем большая – замуж вышла, в Краснодаре живет. Так что некому. А тебя кто вызволять будет?

– Не знаю, – мрачно ответил Витя. – Бронникова только завтра возвращается в город, приедет, может быть, выручит. Я сегодня из-за этого уроки пропустил в двух классах… Давай так: если твоя жена раньше Аньки приедет – попроси ее и меня выкупить… А я все возмещу!

– А сколько за тебя запросят, ты знаешь? У меня-то чего: жене по попе треснул тапкой, а у тебя – тяжкие телесные!

– Он сам упал…

– Ну-ну.

К камере не торопясь подошел маленький худощавый блюститель закона и попросил Смолина на выход.

– Пойдем, – сказал он, открыв дверь и поглядывая в сторону, – бумаги по тебе заполнять…

– А по мне, начальник! По мне бумаги? – весело закричал Зиновий.

– По тебе бумаги какие нужны – ты сам знаешь. А с этим чудиком дело темное. Надо хотя бы личность установить… Чтобы знать, кого поймали… Что за птица, так сказать, попала к нам в силки… А вдруг это Джек-потрошитель. Или Чикатило.

Женщина-лейтенант прыснула.

– Да какой я вам Чикатило, – пробубнил Витя, выходя из камеры. – Я же сказал: Витя Смолин из Петербурга. Тут, у вас, случайно оказался…

– Проверим, проверим… Все проверим, можешь не сомневаться. Присядь к столу.

Полицейский кивнул в сторону своих коллег, и Смолин без особого энтузиазма направился к ним. Его страх перед блюстителями закона имел одно странное свойство: возникал и продолжался, пока Витя был на свободе. Так случалось и в студенчестве: когда его забирали в отделение, страх исчезал вместе со свободой. И возвращался вновь на свободе, когда в каком-нибудь переходе между станциями метро Смолин видел темно-синюю форму и хмурый взгляд из-под фуражки.