Победить в этой войне можно было, только воюя не хуже горцев. И Бакланов с присущей ему решительностью взялся казаков учить. Поначалу тяжело было – непонятно, за что браться.

Сотни стоят вразброс, а по тревоге выходят в половинном составе.

Офицеры не знают уставов, ни полевой службы, ни аванпостной. Денег дурных у молодежи много, с июня 1846 года жалованье на треть добавили. От скуки пошаливать стали. Как спать ложиться, в офицерских флигелях стрельба начинается. Думали, что это по пьяному делу – упаси бог! – дуэли, кои в военное время запрещены. Оказалось – ко сну отходят, свечи гасят.

– Василий, задуй свечу.

– Я уже лег. Сам задуй.

– Я тоже лег. Задуй, тебе говорят.

– Не, не хочу.

– Я сотник, а ты хорунжий. Задуй свечу.

– На меня, может, завтра приказ придет, я тоже сотником буду.

– Хорунжий Кушнарев, я, как старший офицер сотни, приказываю вам задуть свечу!

– Ладно уж…

Потянулся, снял со стены в изголовьях пистолет – ба-бах! Задул…

Другие офицеры прослышали об этом случае и тоже стали перед сном таким манером свет тушить. Один раз чуть пожару не наделали – не по язычку пламени, а по самой свече попали, покатилась она, разбрызгивая искры… Другой раз чуть квартирную хозяйку до смерти не убили.

Для начала Бакланов отобрал казаков своего полка у всех, при ком они состояли в денщиках. И в дальнейшем уже мало кому удавалось заполучить у него хоть одного человека. «Казак воин, а не денщик! Казак должен держать в руках повод коня, шашку, пику, а не сапожную щетку и самоварную трубу».

Скандалы пошли с теми, у кого он денщиков и драбантов отбирал. Ничего, отругался или отмолчался. Хорошо, что начальник левого фланга Бакланова во всем поддерживал.

Полковые командиры имели с полка десятки тысяч. Бакланов же с полка не тянул. Наоборот, свое жалованье тратил на полк и на хлебосольство. Но при всем хлебосольстве с сотенными командирами застольной компании не водил, держал дистанцию.

Работающих вполсилы не терпел. От подчиненных ждал такой же заинтересованности и такой же отдачи, как и от себя. Делал все быстро. С разносами не тянул, но и награждал быстро.

Теперь все в полку чувствовали за собой постоянный неослабный командирский надзор. Бакланов наново обучал людей строю, а офицеров экзаменовал в знании уставов, особенно полевой и аванпостной служб. Экзамены эти проводил ненавязчиво, по вечерам за чаем и вином. Рядовым казакам постоянно устраивал проверку лошадей и оружия.

Используя отточенные в Учебном полку навыки, взялся за джигитовку, за стрельбу в цель на всем скаку. Особо учил владеть холодным оружием, доводил владение им до виртуозности. Ибо мастерское владение пикой и шашкой, кроме своего прямого назначения, имеет еще и воспитательное значение, дает уверенность в силах, в своем физическом превосходстве, развивает веру в свое оружие, ловкость, молодечество, находчивость, удаль. Казаку хочется решить всякое столкновение ударом холодного оружия.

Чистку коней сам проверял. Своих, донских, и отбитых, горских, долго рассматривал, приказывал по кругу гонять. Казакам вдалбливал:

– Коня своего люби. Мало, что он денег стоит. Конь – друг, конь тебе жизнь спасает.

Вроде бы с упреждением, специально для набегов подобрал себе Бакланов белого коня, чтоб свои его в темноте сразу же различали. Всегда так было. Когда в ночь казаки в набег шли, первого пускали на белой лошади и на спину белый башлык ему закидывали, чтоб самим в темноте не отстать, не потеряться. Коня такого нашел Яков Петрович в Люблинском полку еще в 1845 году. Конь крупный и в холке непривычно высокий. Когда покупал, весь полк приценивался и советы давал. Смотрели с любопытством. На Низу нет таких высоких коней, и масть белая редко встречается. Решили, что с верховий откуда-то лошадь, так и назвали «Верховской». И Бакланов не спорил.

В иррегулярной кавалерии командира полка во многом сам себе начальник. Помня службу в Учебном полку, Бакланов пошел на нарушение штатного расписания, сформировал особую, учебную 7-ю сотню, держал при себе в Куринском, постоянно муштровал и сделал лучшей в полку № 20. Из нее брал он инструкторов для других сотен, а в бою 7-я либо возглавляла атаку, либо ждала в резерве минуту для завершающего удара.

Наконец, в каждой сотне один взвод, оснащенный шанцевым инструментом, натаскивался по саперному делу. Сам купил инструменты.

Командирам сотен и офицерам объяснял: «О храбрости казака не надо заботиться, потому что донскому казаку нельзя не быть храбрым; но надо, чтобы этот казак смыслил что-нибудь и больше храбрости». А казакам говорил:

– Вы, ребята, ничего не бойтесь. Если что – читайте «Живые помощи».

Псалом такой был: «Живый в помощи Вышнего, в крове Бога небесного водворится». Сам Бакланов в детстве учил его наизусть, нараспев сливая слова и не вдумываясь в смысл. Главными считал получавшиеся два первых слова – «живые» и «помощь».

Помимо строевой подготовки и джигитовки, постоянно объяснял казакам, в головы вдалбливал:

– Что б с тобой ни случилось, нельзя покидать ряды. Если совсем плохо будет, станичники помогут. Легко раненные остаются в строю. Если потерял лошадь, бейся пешком, пока не отобьешь у неприятеля. Покажи врагам, что думка твоя не о жизни, а о славе и чести донского казака. Запомните, честь дороже жизни. Кто забудет – голову оторву.

Постоянные учения, постоянная гонка, постоянные стрельбы. На шорох учил стрелять…

– Ты что думаешь? Он тебе покажется? Не-ет, брат, ты его должен издали угадать, по шороху…

Все это, однако, было для Бакланова подготовкой к настоящему учению, которым он признавал только бой. На Линии после Даргинской экспедиции держалось затишье, и Бакланов со своими казаками рыскал в поисках противника, благо леса он не боялся, с детства к нему привык. В разъездах, в разведках обучал:

– Если ты верхом, то в лесу не заблудишься. Мы ж коней не зря в Куринском овсом кормим. Кони все запоминают. Если видишь, что заблудился, брось поводья, лошадь сама вернется туда, где ее овсом кормили. Так что об этом не думай. Ты, главное, лес изучай. Всё заметь, ничего не моги проглядеть, а тебя чтоб никто не видел.

Разведка… Глаза и уши… Обучая казаков, Бакланов никогда не забывал об агентурной разведке.

Много чеченцев к русским выходит. Бегут с гор те, кто украл у своих, адат нарушил, кровники. Просто любопытные приходят. Есть из кого вербовать. На свой аул они, конечно, не поведут, а на чужой, на соседский…

Начальник штаба Кавказского корпуса Филипсон самонадеянно писал, что лазутчиков русские имели во всех сословиях – от князя до пастуха. Кордонным начальникам безотчетно выдавались экстраординарные суммы на агентуру. Щедрая плата лазутчикам «производила разрушительное действие на нравственность этого дикого народа и могла бы окончательно его развратить, если бы значительная часть этой суммы самовольно не отклонялась от своего назначения».