вкусным пирожным, но строгая необходимость следовать протоколу вынудила его ненадолго уступить место за трибуной бывшему президенту Тартарии, ушедшему с поста досрочно якобы по состоянию здоровья. Содержание речи бывшего президента Дорогин пропустил мимо ушей, — зачем было забивать голову бессмысленной чепухой! Но пристально вглядывался в этого человека, стараясь углядеть в его внешности скрытые от посторонних глаз детали: вот Кедрин бубнит что-то о том, что передаёт Тартарию в надёжные руки, которые поставят её на демократические рельсы и превратят в самую процветающую страну в мире — бла-бла-бла, — а у самого уши покрыты тональным кремом, скрывающим припухлость и красноту, — не далее как сегодня утром я тягал его за эти уши, и вчера тягал, и позавчера, каждый день, очень мне полюбилось это занятие с тех пор, как я без стука ввалился в его кабинет, подошёл к президентскому столу с кучей телефонов правительственной связи, за которым Кедрин сидел с важным, ничего не понимающим видом, хотя на самом деле всё уже понимал, потому что я всех его людей под себя подмял, и всю его семейку готовился в любой момент прихлопнуть, лишить наворованного, взял его крепко за мясистое ухо и стал тягать вверх-вниз, чтобы и встать не мог и сидеть было невыносимо.

— Ай, ай! — заёрзал и запричитал он, но руки при этом смиренно держал на коленях, словно провинившийся школьник, не пытаясь помешать. — Больно!

— Больно? Терпи! Бог терпел и тебе велел. Теперь я каждый день буду так развлекаться — таскать тебя за уши, пока ты кое-что для меня не сделаешь. Как думаешь, что?

— Я не знаю… — морщился от боли Кедрин.

— Ах, не знаешь! — и я так крутанул его ухо, что у него слезы из глаз брызнули. — А если подумать, как следует? Вот ты кто по должности?

— Первый президент Тартарии, избранный народом демократическим путём. А до этого одни цари были, но они выродились…

— Замечательно. А у меня какая должность по-твоему?

— Вы премьер-министр Тартарии, второе должностное лицо после президента.

— Если я второе, а ты первое, тогда почему я тебя за уши тягаю, а не ты меня?

— Потому что можете, а я не могу.

— Правильный ответ. И какой вывод из этого следует?

— Что мне пора уходить в отставку. Будут проведены досрочные выборы, на которых вы, конечно же, победите, потому что выбирать людям больше не из кого. Все остальные люди в стране дебилы и подонки. И вы станете президентом, — наконец начал Кедрин соображать и давать правильные ответы.

— Каким президентом? — я, обойдя кресло, плавно переключился на левое ухо, потому что правое уже ярко горело.

— Хорошим, — осторожно ответил Кедрин, осознавая, что ляпнул что-то не то, поэтому ухо понесло заслуженную кару — внутри него что-то хрустнуло.

— Не просто хорошим, а самым лучшим, — поправил я. — Но главное, что именно я стану первым президентом Тартарии…

— Как это? — Кедрин аж привстал от удивления, превозмогая боль в ухе, но снова плюхнулся на место. — Я же первый…

— Ты будешь предтечей, так сказать, первого президента Тартарии, как Иоанн у Христа. Тоже ведь неплохо. А? Историки и политологи найдут какую-нибудь неточность в твоей избирательной компании, пресса раструбит об этом на весь мир, и вот ты уже не первый президент, а переходный элемент между устаревшим царизмом и демократией. Извини, первым президентом Тартарии буду я. Никак мне нельзя быть вторым.

Мне хотелось что-то ещё сделать с ушами Кедрина: например, завернуть их в трубочку, сложить конвертиком или домиком, превратить в машинку или самолетик, — какой-то мальчишеский азарт проснулся во мне, словно детством дохнуло; уши предтечи постепенно превращались в любимую мою игрушку, без которой жизнь казалась невозможной.

— Завтра у тебя пресс-конференция, — сообщил я. — Она уже назначена, анонсировано важное заявление. Журналисты соберутся со всех стран, так что не ударь лицом в грязь. Текст заявления подготовлен, шаг влево, шаг вправо и — ку-ку. Слов там немного, так что потрудись выучить. Даже я выучил, хотя говорить их не мне: "Я устал. Я ухожу. Я очень болен. Выполнять обязанности президента больше не в состоянии. Передаю Тартарию в хорошие добрые руки Дмитрия Дмитриевича Дорогина. Надежнее его никого нет — молодой, энергичный, правильный. Он не подведёт. На досрочных президентских выборах голосуйте все за него. Уверен в его победе!" И морду при этом сделай такую — ме-ме-ме — чтоб все тебе слегка посочувствовали, но и порадовались, что наконец уходишь, а меня бы приняли с восторгом. Ты понял или нет?

— Понял, понял, — скулил Кедрин.

— А самое главное — уши в порядок приведи.

— Хорошо, хорошо…

Третьего уха у Кедрина не было, так что пришлось довольствоваться двумя — посчитав, что на сегодня с предтечи довольно, я оставил его уши в покое, чем тот поспешил немедленно воспользоваться: вскочил, насколько вообще могла вскочить его грузная фигура, выбежал из-за стола, насколько она вообще могла выбежать, и неожиданно высоким голосом, почти контральто, взмолился:

— Только мою семью не трогайте! Оставьте им нажитое!

— Хочешь сказать — наворованное? Обещать не буду, потому что один из моих золотых принципов — нарушать все обещания без исключения, от самых мелких до самых важных. На том все мои победы и достижения зиждутся. Но ты мне не то чтобы нравишься, просто близок в плане того, что предтеча всё ж таки. Просьбу ты свою высказал, а дальше тебе придётся просто надеяться, верить, и самое главное — любить. Научись любить меня всем сердцем и всем разумением своим. Может, тогда исполнится твоя просьба. Но не факт…

Слова предтечи ни о чём не говорили Дмитрию Дмитриевичу. Понятно было, что этот переходный элемент скажет — всё, что угодно, лишь бы сохранить хоть маленькую толику своего утраченного авторитета в политических и экономических кругах Тартарии, не растерять нажитое непосильным трудом! Слова этого человека были похожи на звуки, издаваемые жертвой — незачем было к ним прислушиваться. Другое дело — движения — за ними необходимо было внимательно следить и моментально на них реагировать, чтобы не дать добыче ускользнуть, — Дмитрий Дмитриевич чувствовал себя хищником, удавом, который постепенно сдавливает свою добычу, медленно лишая её возможности дышать, — кропотливо изучить все денежные реки и ручейки, вытекающие из финансового океана Тартарии и втекающие в безразмерные карманы кедринской шоблы, включая его самого, его родных и близких, друзей и знакомых, постепенно, один за другим, перенаправить их в другую сторону, опустошить безразмерные карманы воров, сделать их дырявыми, — пусть расхитители народной собственности идут работать на шахту, или на железную дорогу, или лес валят; капиталы, незаконно ими нажитые и