class="p1">Дмитрий Дмитриевич сделал паузу, давая председателю возможность представить красочную картинку полёта его семейства с заоблачных высей, убедился, что его жертва, насыщенная ядом, больше не представляет никакой опасности, — ни боднуть, ни лягнуть, ни укусить, ни нагадить, — ничего не может, и добавил последний штрих к картине превращения независимого председателя Конституционного суда в послушного исполнителя его воли:

— А раз вы не готовы пойти вон, тогда делайте в точности то, что вам скажут. За дверью моего кабинета вас ожидает постоянный куратор. Получите от него подробнейшие инструкции, регламентирующие вашу, так сказать, деятельность на посту главного стража Конституции, и в дальнейшем будете работать именно с ним, чтобы иметь полное понимание того, как вам необходимо поступать в той или иной ситуации. Наше же с вами общение на том прекращается, надеюсь больше мне не придётся лицезреть вас в поле своего зрения. Можете проваливать ко всем чертям…

Председатель сделал было робкое движение, но Дорогин резко остановил его:

— Вы ничего не забыли? — идеально прямым и острым, как наконечник копья, пальцем, указал на предмет на своём столе. — Заберите свою мерзость с глаз моих!

У председателя ходуном ходила нижняя челюсть, довольно громко клацая зубами, заметно подгибались и тряслись колени, но он нашёл в себе силы подойти к столу, завернуть в полиэтиленовую пленку флоггер, спрятать его под пиджак и выйти из кабинета, где его уже поджидал хмурый куратор. А Дмитрий Дмитриевич в тот же день дал распоряжение заменить в своём кабинете стол, осквернённый мерзким предметом председателя.

И теперь этот любитель флоггера — предмета, максимально не соответствующего его должности, — это как если бы звезда по имени Солнце, вместо того чтобы постоянно гореть, освещая и согревая пространство вокруг себя, изредка перевоплощалось в черную дыру, чтобы зиять кромешной тьмой и всё пожирать, — облаченный в мантию высшего закона Тартарии, стоял у микрофона под прицелом сотен видеокамер, передающих на весь белый свет изображение его благообразной рожи, сообщающей, что в полном соответствии с Конституцией Дмитрий Дмитриевич Дорогин становится президентом Тартарии и теперь для окончательного вступления в должность он произнесет клятву, слово в слово, прописанную в Конституции, положив на неё руку. Это, как если бы какой-нибудь святой угодник, днем непрерывно постящийся и творящий невиданные чудеса, исцеляющий больных и воскресающий мертвых, ночью скидывал с себя вериги и власяницу, облачался в одежды греха, пировал вместе с разбойниками, в пьяном виде возлежал с падшими женщинами, брался бы за топор и шёл рубить головы всем подряд, в том числе и тем, кого сам же облагодетельствовал перед этим.

Подходя к трибуне, Дмитрий Дмитриевич более одного раза взглянул себе под ноги и, гораздо пристальнее, чем человек, боящийся споткнуться или наступить на что-то неподобающее, — ему продолжали мерещиться сверкающие чернотой инородные предметы, он уже начал подумывать, как бы ему поскорее сообщить начальнику своей охраны о тех двух сгоревших спичках, которые он заметил на своём пути, пока их не затоптали, и потребовать тщательного разбирательства: чтобы после инаугурации обыскали весь дворец и ближайшие окрестности, подобрали те две спички, местонахождение которых было известно, и постарались обнаружить остальные, если таковые имелись, перевернули всё вверх дном, но нашли виновника или виновников — поджигателей спичек — и допытались, с какой такой целью эти предметы принесены на инаугурацию и положены на пути следования Дмитрия Дмитриевича.

Инаугурация! Слово-то какое дурацкое! Похоже на упавшую в лужу газету на иностранном языке, которая, впитав влагу, разбухла и почернела, — всё было в ней и так непонятно, а тут вообще расплылось, — лужа эта вместе с газетой, превратившейся в грязную тряпку, заполнила мою голову. Бедная моя голова! Голова без пяти минут президента Тартарии! Чего только не лезет в неё в самый неподходящий момент! Инаугурация! Взять бы всех этих специалистов по языкознанию и этимологии, которым было поручено за приличный гонорар объяснить значение и происхождение этого иностранного слова, найти подходящий синоним в тартарском языке, способный его заменить, да и утопить в болоте, из которого они вылезли! Честно и тщательно прочитав докладные записки этих горе-ученых, посвященные заданной теме, похожие на липовые докторские диссертации, не найдя в них ни капли разума, я вызвал их всех на ковёр. Собрались они в актовом зале, уселись с умным видом за длинный стол, стали ждать моего прихода, уверенные, что я их хвалить и награждать буду, — ну, я и вошёл, кипу их докладных записок подкинул к потолку и стал терпеливо ждать, когда вся эта опавшая с древа познания листва, шурша, трепыхаясь и кружа в воздухе, не опадет на них — не скользнёт по их обрюзгшим рожам, не ляжет на их седые и лысые головы, не накроет их пухлые, не знавшие ни секунды физического труда, руки, животы и ноги, — после чего заговорил сердито:

— Своими писюльками грязными решили меня завалить, чтобы я задохнулся в них и зачах?! Чего это вы удумали?! Вам было поручено простое задание: объяснить на понятном тартарском языке значение и происхождение слова инаугурация. И что вы там понаплели? Что означает это слово? Давайте, отвечайте!

Подошел я к самому лысому ученому с огромным черепом, в котором, по всем признакам, должен был находиться большой мозг, но, постучав по нему костяшкой указательного пальца, услышал глухой звук, исходящий словно от пустой деревянной колоды.

— С-с-с… — издала эта колода какой-то звук помимо гула. — С-слово инаугурация имеет латинское происхождение. Буквально его можно перевести как «в авгура»…

— В авгура, — повторил я. — То есть, по сути, в жреца, в предсказателя, гадающего на кофейной гуще? Так вы прикажете понимать это слово? То есть человек, прошедший инаугурацию, превращается в гадалку?

— Вовсе не так это, — набрался наглости возразить другой учёный с самыми длинными и седыми волосами, снимая намагнитившийся к ним листок из какой-то докладной записки и аккуратно укладывая его на стол вверх буквами.

Я, конечно же, немедленно подскочил к этому наглецу, отделил от его шевелюры один волосок, вырвал его, услышав едва различимый профессорский всхлип, намотал на указательный палец, — всего три оборота, хотя думал, будет больше, по алфавиту буква «в» получилась, — значит выродок, в случае двух оборотов было бы — бестолочь, а в случае одного — анчоус.

— А скажите, уважаемый профессор, в тартарском языке действительно не существует ни одного слова на букву «а»? — спросил я с видом великого знатока лингвистики.

— Действительно, но это не имеет никакого отношения к вопросу инаугурации. На кофейной гуще в те времена не гадали, потому что кофе в Европу попало из Америки гораздо позже. В Древнем