— Им, понятное дело, больше всего понравились птицы, — ответила Эшли. — Особенно попугаи на пальмах.

— А про сам фильм, про съёмку? Что-нибудь говорили?

— Нет, к сожалению. Разве что миссис Уотсон раз десять повторила: «До чего ж этому мальчику нравятся руки этой девочки!» И все смеялись.

— А… ладно. Неважно. Расскажи мне про ту, которая узнала Сэра Миг-Мига. Во всех подробностях.

— Ну, э-э… Она очень старая? Я никогда раньше не видела, чтобы она так оживлялась. Она прямо выпрыгнула из кресла. Мы даже начали за неё волноваться.

— Я имел в виду — что она обо мне говорила?

— А, это. Не могла поверить, что тебе всего одиннадцать.

— Мне одиннадцать с половиной. Нет, погоди. Одиннадцать и девять месяцев.

— Всё удивлялась: «Как, всего одиннадцать? Этого юношу ждёт прекрасный путь!»

— Одиннадцать и девять месяцев. А она не сказала, что за путь, куда?

Вар представил, что Эшли сейчас начнёт перечислять: Марокко, Гонконг, Калькутта… Потому что такие дети, как он, вырастая, становятся кинорежиссёрами, как его дядя.

— Не-а, — сказала она. — Просто «прекрасный путь». Повторяла одно и то же: «Этого юношу ждёт прекрасный путь! А ведь ему всего одиннадцать».

Вар вздохнул:

— И девять месяцев… Позвони мне, если вспомнишь что-нибудь ещё, что говорили эти одюбоновские тётеньки. Звони в любое время.

— Эм-м… кажется, я уже всё вспомнила?

— Просто на всякий случай, — сказал он. — В любое время.

Через два месяца, в воскресенье, когда вся семья собралась на обед в честь дня рождения Велика-Важности, Эшли и впрямь позвонила.

— Журавли летят! — От волнения она даже забыла превратить это в вопрос. — Давай наблюдать с участка!

Эм-м… ДА?!

Вар вбежал в гостиную.

— Приезжайте все на участок в семь часов! У меня для вас сюрприз! — объявил он.

— Я захвачу камеру, — сказал дядя.

Велика-Важность подмигнула:

— А крадущаяся кнопка там будет?

С ума сойти. Родная бабушка называется.

— Я поехал за ней! — объявил Вар, схватил велосипед и был таков.

Запыхавшись, он подкатил к бару «Грот». Вот сейчас бы ему «как обычно» — даже двойная порция не помешала бы. Однако он взбежал по железной лестнице и забарабанил в дверь квартиры Джолин.

Переводя дух, он обернулся посмотреть на участок. Ров, заполненный сейчас только наполовину, подозрительно зеленел, но поблёскивал успокаивающе.

В пятницу Джолин доложила ему, что люди из охраны дикой фауны сделали всё, что нужно, для защиты норы Сэра Миг-Мига. В понедельник вернутся бульдозеры.

В понедельник, завтра. Завтра они снесут стены, расплещут воду, намертво выскребут землю.

От этой мысли у него заболело в груди. Он облегчённо вздохнул, услышав шаги за дверью.

У женщины, открывшей ему, были самые жёлтые волосы в мире. Словно корона на голове. А макушка чёрная.

Все детали вмиг встали на места, сложились в единую картину — и в этой картине не было ничего хорошего. Он вспомнил, как Уолтер окинул бар напряжённым взглядом и как потом отослал Джолин распластывать коробки. Вспомнил, что Джолин говорила о своей тёте. Вспомнил, как окаменело её лицо, когда он шутил про подсолнух и говорил, что эта женщина, похоже, была пьяна.

Вар ощутил, что краснеет. Как же гадко и жестоко это тогда прозвучало. Сколько беспричинных обид он нанёс…

Джолин неслышно появилась в коридоре и метнулась мимо Вара на площадку пожарной лестницы, под неоновые вспышки вечно жаждущего фламинго.

— Прости, пожалуйста, — прошептал Вар. — Мне так жаль…

— Знаю. — Она вздохнула. — Мне тоже.

— Когда они шли по подъёмному мосту, то были похожи на святых, — Вар снимал и озвучивал одновременно.

И да, это не было плодом его воображения — гости и вправду походили на святых. Потому что объектив показывает, что каждый человек — особенный и неповторимый, даже если кажется самым обыкновенным. И ещё потому, что уличные фонари нарисовали всем нимбы вокруг голов. А также потому, что Вар прихватил из папиного пикапа набор светящихся палочек — и теперь мост светился, словно взлётная полоса, загадочно подсвечивая людей ещё и снизу.

Сначала появилась Эшли, с папой и с восемью одюбоновскими тётеньками. Вар снимал, как она помогает самой старой из них усесться на церковную скамью — словно устраивает в гнезде маленькую хрупкую птичку. Он положил камеру и подошёл представиться.

— Мне почти двенадцать, — сообщил он той выпрыгивальщице из кресла. — Практически уже.

Потом приехала его семья. Родители с двух сторон поддерживали Велика-Важность за локти, хотя она то и дело пыталась высвободиться. Следом шёл дядя Сай, выставив руки вперёд, готовый подхватить Велика-Важность, если она вдруг начнёт падать. И все они словно светились ещё и изнутри — помимо фонарных нимбов и светящихся палочек.

Мама пробиралась к свободному месту на скамье лицом к одюбоновским тётенькам.

— Вы смотрели фильм? Это мой сын снимал. Мой сын, Вар. Я его мама, — объясняла она каждой тётеньке в отдельности.

Услышав это в первый раз, Вар чуть не рухнул в ров. Услышав это во второй раз, он навёл на маму камеру, чтобы запечатлеть это экстраординарное событие, если оно вдруг повторится. Но когда мама действительно сказала это в третий раз, он опустил камеру. Чтобы между ним и светящимся от гордости маминым лицом не было никаких заслонов, даже камеры.

Когда мама уселась рядом с Велика-Важностью, он снова поднял камеру и на этот раз навёл её на Джолин. Только что она ходила проведать свои траншеи и попрощаться с папайями и обнаружила спелый плод. Она сорвала его, укутала в свою рубашку как младенца, а теперь несла по мосту, и Вар смотрел и видел, какая она особенная и неповторимая. Непохожая ни на кого на свете.

— Не хочешь позвать свою тётю? — спросил он, когда Джолин поравнялась с ним.

Она помотала головой и указала на подъездную дорожку со стороны живой изгороди:

— Вон идёт мой человек.

Она положила младенца-папайю на бортик купели и побежала навстречу миссис Ставрос — взять у неё из рук кувшин сока и помочь ей пройти по мосту.