Потом он нашел у меня пластинку, о существовании которой я и не подозревала, поставил ее на проигрыватель, и мы стали танцевать в гостиной. Гремели барабаны, ревели струны. В стену колотили соседи, а шотландец все кружил меня в танце. А еще мы жгли бенгальские огни, прямо в комнате. Хохотали и скакали в дыму.

С улыбкой вспоминаю, как толкнула его на диван цвета моих губ из прошлого. И оседлала. Как только мне это удалось? Потом наклонилась и, извиваясь, как змея, впилась зубами в его проколотое ухо, затем в плечо. Он приподнял меня и опрокинул на диван. Я крепко обхватила ногами его поясницу, закинула лодыжки ему на плечи – и все это далось мне невероятно легко. Его благоухающие виски губы скользнули по моей шее, по уху. А я, дрожа всем телом, вцепилась в его длинные темные волосы. А как он двумя пальцами выуживал кубики льда из стакана с виски? И совал их себе и мне в рот? А потом водил холодным бархатистым языком по моему бедру, прямо по оставшемуся после операции шраму? Трем бледным бугоркам, похожим на след от проткнувших кожу вил? Шотландец жадно вылизывал их, а я, выгнув спину и запрокинув голову, стонала в потолок.

«Но это невозможно», – думаю я. Мое тело, все еще легкое, как воздух, как ветерок, который сейчас поигрывает моими волосами, обмотано простыней. Окно открыто, но мне не холодно. Я смотрю в лазурное небо. «Весна на носу, Миранда». Она уже у порога. И впервые от этой мысли на меня не накатывает страх. И боль. Я ничего не чувствую. Ничего? О нет, не ничего. Я просто ощущаю кое-что иное. Совершенно иное. Вот оно. Где-то там, глубоко внутри. Что же это такое? Что гудит в моем теле? Зудит в ногах и руках? Переполняет сердце? Сияет в глазах? Делает легкими кости? Поет в крови? Улыбкой слетает с губ? На ветку дерева за окном садятся три черные вороны.

– Доброе утро, – с улыбкой говорю им я.

А они улетают.

Часть вторая

Глава 15

– Какой сегодня прекрасный день, правда, ребята? – спрашиваю я, и мой голос эхом разносится по театру.

У нас репетиция. Студенты, как обычно, кружком сидят на сцене в ожидании моих указаний. Никаких перешептываний. Никаких телефонов и зевающих ртов. Все смотрят на меня, я же стою перед ними совершенно прямо и улыбаюсь.

– Прекрасный день, – повторяю я.

Так оно и есть. Там, снаружи, набухают на мокрых черных ветвях почки. Нежные, светло-зеленые. Небо понемногу выздоравливает, и солнце уже не такое хилое, как зимой. Смертельная бледность позабыта. Не видать больше слабо брезжащего сквозь серый туман тусклого шара. Нет, теперь солнце сияет в полную силу, яркое, золотое.

– Просто чудесно. И ведь мы это заслужили, так? Конечно же, заслужили – после такой-то жуткой зимы.

Я поворачиваюсь к студентам. Они кивают. С недавних пор они кивают на все, что я говорю.

– Да, профессор Фитч, – отзываются они. – Заслужили, заслужили.

Мы уже целый месяц репетируем, и пролетел он совершенно незаметно.

– Как время-то бежит, а, ребята?

– Да, профессор.

– Я говорю, время-то как летит, не находишь, Грейс?

– Точно, – хмуро отзывается Грейс.

В последние дни она постоянно хмурится. Вот ведь зануда!

– И что мы с вами видим? На дворе весна! Знаете что, сидеть тут нет никакого смысла, – выпеваю я, кивая на облупившиеся стены нашего ветхого зала. – Давайте-ка для разнообразия проведем репетицию на свежем воздухе. Подышим как следует, верно ведь? Погреемся на солнышке. Подвигаемся, чтобы кровь в жилах закипела. Дадим нашим легким поработать, мм, звучит?

– Миранда, на дворе март, – возражает Грейс. – Еще очень холодно.

Я оборачиваюсь. Она сидит на краю сцены, скрестив руки на груди, и настороженно смотрит на меня. Меж тонких бровей виднеется морщинка. Она появилась там еще месяц назад. С тех пор, как Бриана ушла с репетиции и больше не вернулась. Говорят, она все еще болеет. Какая жалость! Мы все очень, очень расстроены, честное слово.

– Да, Грейс, но сегодня в воздухе веет весной. Я, пока сюда ехала, очень остро это почувствовала. Разве вам не хочется тоже это ощутить?

– Даже не знаю, стоит ли…

Но я уже выскакиваю за дверь и веду студентов за собой через холл. Сбегаю по лестнице, стуча острыми каблучками, вылетаю из здания – а они тянутся следом. Трусят за моей спиной, отдуваясь и стараясь не отставать. Ух ты, неужели я иду так быстро? Это, наверное, все от воодушевления. Но почему же они его не чувствуют? Так не пойдет!

– Скорее, скорее, ребята, – командую я, увлекая их к зеленой лужайке.

Мы несемся мимо белых викторианских зданий, в которых сейчас расположены классы и общежития. Мимо игрушечной библиотеки и стеклянной столовой, где жуют свою унылую жвачку дети.

– Боже, Миранда, что за пожар? – задыхаясь, хрипит спешащая за мной Грейс.

– Да ведь пора начинать, Грейс. Тик-так, тик-так.

Навстречу нам попадается Фов, и я улыбаюсь ей на бегу. Она в своем зимнем пальто сердито топает к нашему корпусу, таща в обеих руках набитые учебными пособиями сумки. Что там она в этом семестре преподает? Ах, да. Музыку для идиотов.

– Привет, Фов, – пою я.

Но та не отвечает и лишь окидывает подозрительным взглядом нашу шумную актерскую братию, избравшую себе подмостками весь мир. Да и пускай, у меня от ее диккенсовских интриг иммунитет. Радостно махнув Фов рукой, я кричу студентам:

– Догоняйте, догоняйте! Скорее за мной! Через лужайку и вон на ту извилистую тропинку. Только осторожно, там скользко! Мы же не хотим, чтобы кто-то пострадал. Упал и сломал себе что-нибудь. Больше никаких несчастных случаев, никаких травм. У нас спектакль на носу, верно ведь? Времени осталось совсем мало. Тик-так, тик-так.

Наконец, мы оказываемся в розовом саду, и я останавливаюсь возле огромной черной статуи козы. Бывало, в свои менее вдохновенные дни я, прихрамывая, ковыляла сюда в попытке найти хоть какую-то усладу для глаз. «Почаще любуйтесь прекрасными картинами природы», – внушал мне Марк. Но на самом деле красота меня вовсе не успокаивала. Наоборот, при виде нее у меня, как от горя, подкашивались ноги. В розовом саду частенько занимались йогой студенты – юные, прекрасные, гибкие, беззаботно улыбающиеся, способные принимать самые замысловатые позы. От этого зрелища алая паутина у меня внутри начинала бешено мигать, и мне приходилось поскорее уносить ноги. Но сегодня все иначе.

– Ну, что я говорила? Ведь правда же на улице совсем весна? –