И все же на такое мытье ушло много времени, зато у меня была возможность подумать о своей жизни.

«Какая привязка противная штука, — вздыхала я. — Не хотела быть любовницей Маглеба, стала любовницей Ловчего, который меня презирает. Что один потом женится, что второй, а мне потом таскайся за ним тряпкой? Эх, Зверуня, что же ты творишь?!»

Пока возилась, Дельрен вернулся домой. Услышав шум, подошла к окну и воочию наблюдала, как он открыл ворота, въехал на скаперте в свой двор, запер ворота, и только потом дал знак, чтобы я шла к нему. Неужели меня через стекло видно? Я же осторожно через занавеску рассматривала.

«И не надейся, что помчусь, как девочка на побегушках!» — возмутилась гордость. Но все-таки спас…

Нехотя спустилась во двор, подошла к неприметной двери, и остановилась, чтобы собраться с духом.

— Долго будешь возиться? — раздалось с той стороны. Дверца распахнулась, и я увидела Дельрена. — Пошли.

Эмоции он умел скрывать, поэтому следуя за ним, я не знала, чего ожидать.

— Ас ним что? — спросила про жениха Альвианы. Вдруг, он его прикопал где- нибудь?

— В тюрьме, — услышав известие, запнулась. — Что? — обернулся Дельрен. — Надо было пожурить и отпустить?

— Нет. А на каком основании? Точнее, как ты все описал? — не хватало только, чтобы в протоколе упоминалось мое имя.

— Не твое дело, — отрезал грубо.

— А если приедут Нависы и… — мне стало нехорошо.

— Могут не приехать, — безучастно пожал плечом. — У тебя есть два лунья.

— А потом? Потом обо мне все равно спохватятся!

— Ищи покровителя, — бросил небрежно, чем окончательно выбил меня из колеи. Да сам недавно угрожал, что не потерпит моих метаний! Издевается, скотина!

— Обязательно, — пробухтела зло под нос.

Мы подошли к крыльцу с козырьком. Задрав голову, я оценила расстояние от земли до окон спальни и обомлела. Боже, да как залезла-то туда?!

Проследив за моим жестом, Ловчий хмыкнул.

В дом пропустил первой, затем вошел сам и закрыл дверь на ключ.

Вот тут я спохватилась, что осталась с ним в запертом доме. Обернулась, но Дельрен начал нетерпеливо подталкивать меня к лестнице.

— Проходи.

— Зачем?! — ощущая себя в его власти, я паниковала. Ведь никто не знает, что я тут. И если пропаду — никто и никогда не догадается, что мой хладный труп прикопан у него в подвале!

— Не хочешь? — осклабившись, он начал стягивать с себя одежду. — Тогда раздевайся тут.

— Зачем?! — спросила, как дура. То, как Ловчий поглядывал, не оставляло сомнений, чего от меня хочет. — Я же только помылась!

— Замечательно, — он уже снял рубаху и принялся за брюки.

— Но… но… — хотела сказать, что не хочу, однако при виде обнаженного мужского торса, мужественных плеч, поняла, что уже не так уж и против. И все же готова была упираться из гордости.

Почувствовав бунт, Дельрен в исподнем подошел почти вплотную, поднял руку и медленно провел теплым пальцем по моей щеке, мочке, затем по шее. Он не спешил, неторопливо поглаживал ключицу, а я едва не урчала от удовольствия. Кожа покрылась мурашками, в животе появилось томление, ноги стали ватными… А потом опа, — лежу на ковре, гад нависает надо мной и с улыбкой наблюдает, как я млею от его прикосновений.

— Пф-ф! — фыркнула от удивления, что так быстро сдалась, и он самодовольно рассмеялся.

— Злишься на себя за слабость?

Чувствуя надо мной власть, его голос стал тягучим, бархатным, даже завлекательным. В этот раз он действовал медленно, искушая и изводя меня нетерпением.

Рада бы молчать, как рыба, быть бревном, но его прикосновения так приятны. А запах дразнит, будит аппетит. От простых поглаживаний я нетерпеливо всхлипываю, извиваюсь, желаю большего. Да и поздно отпираться и изображать холодность — выдала себя с потрохами.

Наслаждаюсь запахом Дельрена и не могу надышаться. Так жадно и глубоко вдыхаю, что голова кружится, как от дурмана, а мне все мало. Хуже того, хочу Ловчего облизывать и кусать, прижиматься к нему, ощутить силу медвежьих объятий… — веду себя, как похотливая кошка, что его забавляет.

Но я не животное!

— Нет! — шепчу, вопреки желанию. Но стоит Дельрену показать упрямство — он начинает действовать наоборот.

— Да, — отвечает и набрасывается на меня.

Мы оба эгоистничали, делая лишь то, что было приятно ему или мне. Дельрен пытался оставаться снобом, однако то и дело норовил уткнуться носом в мои волосы, шею, сжимал в объятиях так, что я едва дышала. В момент, когда потерял над собой контроль, прикусил мою мочку, на что я отреагировала весьма бурно и, будучи на грани, впилась в его губы. И он ответил! Мы слились в грубом поцелуе. А потом, получив разрядку, снова выстроили защитную стену.

Дельрен стыдился слабости, любого проявления чувств ко мне — песке. Конечно, утверждал же, что я не женщина, а тут целуется и брезгливость пропала. Ха-ха. Но грустно.

И мыться пришлось снова. Но у него хотя бы есть горячая вода и канализация, поэтому мытьем я наслаждалась. А после меня так разморило, что если бы не нужда тащиться в общежитие, заснула бы прямо у него. Однако Дельрен намеревался выставить меня и деловито наставлял:

— Спросят, где была — скажешь, что в городской библиотеке.

— А где она?

— Если на извозчике, то рукой подать. На набережной, у статуи маршала. Неужели не видела?

— А если проверят?

— Кто? Маглеб? — он усмехнулся. — Его проблемы. Можешь сослаться на женские дела. Или рассказать про бывшего жениха.

— Какой же ты гадкий!

— Какой есть, и что уж выбрала. Сама ко мне пришла, — цинично заметил он.

Да, это правда, но слышать больно. Особенно когда тип смотрит тебе в лицо и надменно кривит губы. Так и хочется расцарапать наглую рожу, укусить, лизнуть… и еще раз соблазнить, чтобы кое-кому впредь неповадно было разбрасывался гадостями. Посмотрела на него с презрением и прошипела:

— Ненавижу тебя!

— Можно подумать, я тебя люблю.

Уходила украдкой.

В общагу пришла злой. Но хотя бы успела вернуться перед возвращением с лекций слушательниц. Дельрен — гад, а конспирацию соблюдает. Конечно, он волнуется, прежде всего, о себе, однако и мне это на руку.

«Ничего-ничего, как-нибудь отделаюсь от тебя! Завтра сдам зачет… Ох, сдать бы! А потом переверну обе библиотеки, но найду сведения о привязке!»

Ночь перед зачетом я не спала — готовилась. И не зря.

Едва утром отзвучал второй колокол, магистресса Лейдес вошла в класс и недобро оглядела нас, обещая выжать душу из каждой прогульщицы и нерадивой тупицы. Затем шаркая и припадая на одну ногу, чинно прошествовала к преподавательскому столу и села.