Мефодий не старался сосредоточиться, зная, чтозапомнит их и так, без зубрежки. Истинные имена нельзя забыть, раз услышав,какими бы длинными они ни были. Когда будет нужно, они вспыхнут перед глазами.Пока же он отметил, что двух подравшихся ведьм зовут Керенга и Дадаба, аистинное имя самой молодой и хорошенькой – Зуймурзунг.

Затем вновь заговорила дряхлая старухаУйреань:

– Поддерж-жи нас-с, нас-следник! Тыс-сделаешь верную с-ставку. С-сейчас полуночные ведьмы с-слабее лучших стражейЛигула, но с-скоро все будет инач-че. Нас-с-с станет в десятки раз-збольше, – прошамкала она.

– Почему? – быстро спросил Мефодий.

Старуха осклабилась. Ее песочное лицо точностекло к подбородку.

– Это долгая ис-стория. Много лет назадмы пос-садили с-семя. Пришла пора с-собрать урож-жай! Будь с-с наминас-следник, и ты с-станешь влас-стелином много раньш-ше совершеннолетия. Тыс-с нами?

– Я подумаю, – уклончиво ответилМефодий.

В мире стражей не бросают слов на ветер. Любоенеосторожное, случайно вырвавшееся слово может связать на долгие годы.

Теперь заговорила Тюрба. Пусть и моложеУйреань, она тоже давно нуждалась в починке, хотя и урвала себе при последнемдележе пару свежих ушей и относительно новый рот. Теперь этот рот сказал:

– Ты знал нашу сестру Йору в пос-следниечасы ее пути. Ты взял ее подарок и поклялся отомс-стить за нее. Потому мы ипришли к тебе! Когда ты выполнишь свою клятву, нас-следник мрака? – просипелаона.

Все ведьмы уставились на Мефа в мертвенноможидании. Даже вырванный из орбиты глаз, до сих пор не вставленный на место, итот, перекатившись, повернулся зрачком в его сторону.

– Всему свое время! – произнес Мефнеохотно. Это было мудрее, чем сказать «скоро». «Скоро» – это уже обещание,которое придется сдержать.

Мефу показалось, что фурии не поверили ему.Хорошо, что в тазу лишь их отражения. Иначе ведьмы набросились бы на него всеразом и разорвали так же, как только что разорвали Дадабу. Он стал лихорадочновспоминать, где его меч, на случай, если они все же прорвутся. Голос Уйреаньпробился, словно сквозь подушку.

– Ты с-сам знаешь, что отказаться отклятвы нельзя. Убей валькирию, нас-следник мрака! Убей ее и уничтожь ее шлем икопье, чтобы она не оставила себе преемника! – вкрадчиво просипела она.

– Зачем? – спросил Меф, понимая, чтополучил пусть небольшую, но отсрочку.

– Пус-с-сть валькирий тоже будетдвенадцать! Когда мы будем тебе нужны – прос-с-сто позови! Теперь ты знаеш-шькак.

Дно таза погасло. Полуночные ведьмы исчезли.Мефодий же ощутил пустоту и усталость. Он подумал, что, наверное, лучше бытьпоследним бомжом на свалке и, лежа на куче мусора, смотреть в небо, чемповелевать мраком. Не потому ли в глазах того, кто хотел казаться егоотражением, было столько усталой злобы?

Мефодию, раздавленному тем, что казалось емуистиной, захотелось умереть – до того ему все стало безразлично...

– Даф! – из последних сил шепнулМефодий. – Даф!

И помощь пришла. Тонкая незримая рука, похожаяна солнечный луч, протянулась и коснулась его эйдоса. И крошечная песчинка,потускневшая от мрака, вновь безмятежно засияла. Мефодий встал, подошел к окну,и ему почудилось, что в плотной мгле, окутавшей дом, различается маленькая,похожая на золотой гвоздь искра света.

«Спасибо, Дафна!» – прошептал он.

А еще минуту спустя кто-то постучал в егокомнату. Мефодий открыл, перед этим едва успев пинком отправить таз подкровать. Даф стояла на пороге и рассеянно смотрела на него. У ее ног маячилДепресняк.

– Привет! Ты звал? – спросила Даф.

– Звал? – переспросил Мефодий,удивленный тем, что она услышала. Он же произнес ее имя едва слышно!

– Значит, нет? Я сама не была уверена.Просто ощутила что-то такое... – Даф неопределенно пошевелила пальцами.

– Погоди! Ты просто пришла, и все? Большеничего не делала? – недоверчиво спросил Меф.

– Ну да. Разве, что мне захотелось помочьтебе, и все... Так ты не звал?

– Нет, не звал.

Даф взглянула на него с сожалением.

– Ну на нет и суда нет. Я пошла!..Кстати, у твоих Дверей три расплавленных комиссионера... Чья работа, не твоя?

Мефодий выглянул наружу и убедился, что она неошиблась. Три жирных пятна на полу – три безвестных комиссионера, которым уженикогда не нужна будет регистрация. «Не бойся, нас-с-следник! Нас не подс-е-слушают!Тем хуже для них-х!» – вспомнилось ему.

Сердце снова забилось. Полуночные ведьмыиграли всерьез. Жизнь для них пустой звук, даже если это жизнь слуг мрака.Удержав Даф за запястье, Мефодий потянул ее в комнату и начертил на дверитестовую руну. Контуры руны не зажглись. Даф скользнула взглядом по руне иничего не стала поправлять.

– Ага... Никто не слушает... Так ты всамом деле ничего не хочешь мне рассказать? – спросила Даф.

– Нет.

– Напрасно. Выглядишь ты скверно. Мнедоводилось видеть бледных людей, но синих – впервые. – Даф осторожноопустилась на край кровати. Депресняк запрыгнул ей на колени и притворилсяпаинькой. Эдакая отдыхающая бомба с часовым механизмом. Гарпий Мегерович назаслуженном отдыхе. Под тонкой, лишенной шерсти кожей кота родникамипульсировали жилки.

– Если не хочешь говорить ты, тогда ятебе кое-что скажу. Ты становишься темным, – безжалостно сказала Даф.

Мефодий накрутил себе на палец прядь волос имашинально потянул, ощутив боль по всей длине волоса, а не только у корня, как уобычного человека. Внутри же мелькнуло тревожное: «Неужели она тоже знает? Иличувствует?»

– Я с самого начала был им, –произнес он.

– Ты становишься действительно темным.Без Шуток. Я поняла это вчера, когда увидела, как ты смотришь налопухоидов, – сказала Даф.

– А как я на них смотрю?

– Ты смотришь не на них. Ты смотришьсквозь них.

– Ерунда. Неправда, – буркнул Мефрастерянно.

– Правда. Многие темные маги – заметь,даже не стражи! – проделывают тот же путь. Вот исходное логическоеутверждение: «Лопухоиды не умеют делать того, что умею я, значит, я лучше исовершенней». Из этого вывода вытекает второй: «Если я лучше, то весь мирпринадлежит мне. Я могу с чистой совестью идти по головам». И третий шаг – этоуже собственно идти по головам. Вот такая короткая лесенка, которая ведет самзнаешь куда.