– Нет, не получается... Не пускает! Ну,Буслай! – с восхищением сказала она минуту спустя.

– А я иногда слышу его мысли... Причембез всякой телепатии. Но только совсем недолго. Очень отрывистые мысли... Точнона минуту или две открывается форточка, а затем захлопывается, –призналась Даф.

– И о чем он думает?

– Да говорю же, ничего монументального.Даже досадно! Последний раз я слышала его, когда он по, купал пирожок скапустой и думал, есть ли пупку...

– Ну-ка, ну-ка! Какую пупку? –заинтересовалась Улита.

– Ну пупку... край пирожка... за которыйдержишься рукой. До пупки доедаешь, а ее выкидываешь, если руки грязные. Я самавсегда так делаю. Так вот: Буслаев колебался, есть ли ему пупку или скормитьмоему коту! И что самое досадное: эта хвостатая зараза ела у него с рук! Тольковдумайся: мой кот ел с рук! – с негодованием сказала Даф.

Если подход Даф к воспитанию Депресняка былматеринский, оберегающий, в духе «как бы чего не вышло», то у Мефодия посыл былиной. «Пускай обожжется, получит пару раз по рогам – умнее будет», –рассуждал он, наблюдая, к примеру, за тем, как Депресняк в лоб атакуеттроллейбус, в который только что вошел мужчина с крупным псом в наморднике. Идействительно, врезавшись носом в стекло троллейбуса, Депресняк на некотороевремя незначительно умнел. Во всяком случае, пока на глаза ему не попадался, кпримеру, молодой ротвейлер, которому вздумалось погавкать с балкона четвертогоэтажа. Два дня Мефодий не наведывался в резиденцию мрака. Спал дома, что былогораздо ближе, учитывая ту цель, которую он преследовал. С утра и до позднеговечера он караулил окна Иркиной квартиры. К себе же приходил таким уставшим,что едва ужинал, слабо отмечая то, что происходит вокруг, и сразу заваливалсяспать. Его не хватало даже на то, чтобы повнимательнее присмотреться к Эде и кего невесте. Особенно к невесте. На одно мгновение Мефодию даже показалось, чтоон видел ее где-то и когда-то, но он не стал сосредоточиваться. Вокруг Эдинередко толпились особы разных мастей и калибров, всматриваться в которых Мефдаже и не пытался.

А напрасно... Ох напрасно! К истинному зрениюполезно прибегать не только на работе, но и дома. Недаром говорят, чтоукраденный перстень, который ищет великий сыщик, проще всего спрятать заподкладкой его собственного плаща.

Окон, выходивших на эту сторону дома, было два– окно кухни с новеньким стеклопакетом и большое балконное окно Иркинойкомнаты. Мефодий сидел на качелях во дворе и, на всякий случай окружив ихчертой невидимости, смотрел на окна. Рядом в песочнице, изредка улетая куда-топо кошачьим делам, ностальгически копался Депресняк. Кота впервые ничем негрузили, в комбинезоны не заталкивали, ласковыми именами не называли, так чтоДепресняк наконец-то вкушал свободу большой ложкой. Правда, и кормилинерегулярно, косвенно вынуждая охотиться на голубей.

История с пустым креслом не давала Мефодиюпокоя. Неужели его дурачили все то время, пока они с Иркой были лучшимидрузьями? С кем же он дружил тогда? С иллюзией? Нет, что-то тут не стыкуется –Такая магия, как на кресле, должна регулярно обновляться. К тому же должен жебыл кто-то выгребать грязные чашки, колбасу и плесневеющие булки из-подИркиного стола? Иначе рано или поздно если не сама Бабаня, то соседи точнозабили бы тревогу, когда вся это многодневная еда принялась бы вонять. Значит,кто-то из посвященных появляется в квартире хотя бы время от времени. Но кто?Зачем? Это Буслаев и надеялся выяснить. Днем Меф караулил сам, ночью же, неполагаясь на собственное зрение и нуждаясь в отдыхе, оставлял вместо себяДепресняка. Кот, казалось, отлично все понимал. Он лежал на деревянном бортикепесочницы, и его красные немигающие глаза не отрывались от окон. Лишь левое,натрое рассеченное в схватке ухо, вздрагивало, чутко ловя звуки.

Первый день прошел без происшествий. Мефодийтак долго смотрел на дом, что вскоре ему начало казаться, что он по памятиможет нарисовать его весь, вплоть до бетонного козырька подъезда, украшенногоскучными штампованными завитками металла. Истинное зрение, к которому он то идело прибегал, подсказывало, что и внутри квартиры не происходит ничегоинтересного.

Бабаня ушла на работу около одиннадцати ивернулась часов в девять вечера. И оба раза прошла мимо качелей, не замечаяскрытого магией Мефа. Наедине с собой лицо у Бабани было грустным и уставшим.Мефу стало жаль ее. Он понял, почему Бабаня так не любила оставаться одна. Онапопросту разучилась жить для себя, только для Ирки. Казалось бы, единственноправильная, но на деле очень уязвимая позиция. Люди больше ценят тех, ктовкусно живет для себя, чем тех, кто невкусно живет для других. Хотя последнее кБабане, кажется, не относилось. Лишь однажды около четырех часов что-то сероебыстро проползло в районе канализационной решетки, пробудив в памяти Мефодиянеприятное воспоминание о полуночных ведьмах. «Следят... Ждут, когда я убьювалькирию. А Лигул ждет, когда валькирия убьет меня. Веселая жизнь!» – подумалМеф.

Он ощущал себя гладиатором, которогораскаленным прутом и ударами бича гонят сражаться против его воли, И сновавспомнились жуткие холодные глаза его отражения. Он-то точно переступил. Чтоему валькирия?

То, ради чего Мефодий караулил, случилось надругой день ближе к вечеру. Окна Иркиной квартиры на миг озарились страннойвспышкой. Мефодий даже усомнился: не игра ли это заходящего солнца, которое таклюбит, невесть как, пробившись сквозь тесный строй домов, брызнуть вдруг в одноиз стекол, оставив без внимания все остальные. Буслаев вопросительно оглянулсяна Депресняка и увидел, что кот уже мчится к дому. Добежав, он единственнымпланирующим прыжком преодолел расстояние от асфальта до открытой форточкивторого этажа.

Мефодий вскочил и побежал за Депресняком,бубня на ходу: «Эх, говорила мне мама: учись проходить сквозь стены... Стоп!Какая мама? Улита мне это говорила!» – поправился он. Меф почти забежал вподъезд, как вдруг стекло брызнуло осколками и оттуда вылетел Депресняк,сцепившийся в яростной схватке с... А вот с кем, понять было сложно. Они такбыстро кувыркались, что все смазывалось. Что-то упитанное, чешуйчатое, носатое,не слишком большое колотило Депресняка кулаками и пыталось вцепиться острымизубами ему в заднюю ногу.

Мефодий, выхватив меч, помчался по газону напомощь Депресняку. Заметив это, загадочное существо кое-как вырвалось из когтейу кота и, закрутившись вокруг своей оси, метнуло в приближающегося Мефамассивную булаву.

Буслаева спас только верный инстинктпрогульщика, который в морозные дни нередко перешвыривался с кем-нибудь водворе ледяными глыбами, условно называвшимися снежками. Он не задумываясьбросился на асфальт. Огненная булава пронеслась у него над головой. Сзадичто-то загрохотало. Оглянувшись, Мефодий увидел, как от подъезда откололсябетонный козырек, который зацепила пролетевшая мимо цели булава.