Неужели песня нисколько его не тронула?! Я покачала головой, думая: да нет, ты, наверное, шутишь!

Возвращая девушке чашу, четвертый принц заметил, что я смотрю на него и с улыбкой качаю головой. В его глазах блеснули веселые искорки. Покосившись на меня, он сел на свое место.

Девица же, надменно улыбаясь, направилась к тринадцатому принцу, собираясь и ему спеть песню и поднести чашу с вином. Вернулась Юйтань и зашептала мне в ухо:

– Это дочь монгольского вана, Миньминь из рода Суван Гувалгия, известная на всю степь красавица.

Неудивительно, что именно она удостоилась чести подносить вино сыновьям императора, подумалось мне. Пока я размышляла, тринадцатый принц встал, улыбаясь, принял чашу и выпил вино до дна.

Осушив чашу, тринадцатый принц, в отличие от других, не вернул ее Миньминь-гэгэ. Он жестом подозвал слугу и велел снова наполнить чашу, а затем взял ее и, улыбаясь, запел застольную песню для Миньминь-гэгэ. Этот неожиданный поступок привлек всеобщее внимание, и все затихли. Я не знала, пел ли он на монгольском или же на маньчжурском, и не понимала ни единого слова, но это не помешало мне быть очарованной его песней.

Стройный и высокий тринадцатый принц обладал внешностью бравого героя, но в его добродушной улыбке сквозило легкомыслие. Его глубокий, звонкий, чистый голос пронизал тишину ночи, уносясь далеко-далеко, и казалось, будто испокон веков лишь эти звуки разносились над степными травами. Он напоминал небесного коня из легенд: его красота не бросается в глаза, но стоит ему сделать пару прыжков – и все тут же открывают рты в изумлении.

До этого все внимательно следили за тем, как Миньминь подносила вино; а теперь никто и моргнуть не смел: все навострили уши, чтобы точно ничего не пропустить. Я слушала, улыбаясь. Мое сердце пело. Тринадцатый принц, какой же ты умница!

Сначала Миньминь-гэгэ покраснела, явно удивленная, но улыбка быстро вернулась на ее лицо, и она продолжила слушать. Когда песня кончилась, она мягко улыбнулась, взяла чашу и тоже, вытянув шею, осушила ее одним глотком. Тринадцатый брат захохотал и несколько раз хлопнул в ладоши.

Вслед за ним захохотали все остальные, и воздух наполнился одобрительными выкриками и звуками аплодисментов. Хлопая в ладоши, я улыбнулась и делано вздохнула:

– Да, это настоящая дочь степей.

Допив вино, девушка передала чашу стоявшему поблизости слуге, повернулась к императору Канси и, упав на колени, звонко произнесла:

– Прошу у Вашего Величества позволения исполнить танец.

Император с улыбкой дал дозволение.

Миньминь неторопливо поднялась и застыла, слегка наклонившись вперед, в такой позе, будто сидела в седле. Стало тихо, и все взгляды были прикованы только к ней. Миньминь хлопнула в ладоши, и, сопровождаемая ритмом звонких хлопков, грянула веселая, волнующая музыка степей. Девушка начала свой танец. Она изгибалась, вскидывала голову, кружилась и притопывала ногами. Ее легкий и задорный танец был полон особого колорита, что присущ истинным детям этих земель. Легкокрылые соколы и ретивые кони – лучший эпитет для рожденных в степях.

Монголы все как один начали хлопать в такт, а некоторые – подпевать мелодии. Пение и хлопки становились все громче: все были взбудоражены танцем девушки, пляшущей в центре шатра, подобно языку алого пламени. Когда она, кружась, приблизилась к столу наследного принца, тот на миг оцепенел, а затем тоже принялся отбивать ладонями ритм. У чьего бы стола ни оказалась девушка, она словно оставляла после себя полыхающий огонь; и лишь четвертый принц, хотя и ударил в ладоши несколько раз, остался равнодушным.

Стоило танцу завершиться, как все разразились бурными овациями. Миньминь-гэгэ, улыбаясь, обвела зрителей взглядом, слегка задержавшись на тринадцатом принце, а затем повернулась к Его Величеству и поклонилась, приложив к груди правый кулак. Император Канси жестом велел ей распрямиться, кивнул с улыбкой и негромко сказал что-то монгольскому вану.

Я тяжко вздохнула про себя и обратилась к Юйтань:

– Я немного устала, пойду отдохнуть. С тобой останутся Юньсян и Чэньин, но все равно будь осторожна и внимательна.

– Будь спокойна, сестрица! – торопливо ответила Юйтань, сияя улыбкой. – Я не оплошаю.

Я кивнула и принялась протискиваться сквозь толпу наружу.

Я отходила все дальше, и веселый смех постепенно затих вдали. Попадавшиеся по пути солдаты, несшие ночной караул, давали мне дорогу. Впрочем, в моей душе бушевала такая буря, что я едва замечала их.

Мне тоже как-то приходилось плясать на глазах у большого количества людей. Я росла в Синьцзяне и умела танцевать уйгурские танцы ничуть не хуже девушек-уйгурок, которые славились своим умением петь и танцевать. В Синьцзяне очень многие хорошо танцуют, и в этом нет ничего удивительного. Однако, когда я была в старшей школе, отец получил должность учителя в одной из пекинских школ и перевез в Пекин всю семью.

Когда на вечере в школьном лагере я, одетая в уйгурский национальный костюм, станцевала для всех, мне тоже бурно рукоплескали. Возможно, именно тогда тот парень впервые по-настоящему обратил на меня внимание. Раньше он лишь посматривал на меня искоса, проходя мимо, и то только когда я отбирала у него ведущее место в классе.

Родители и учителя ужасно возмущались из-за нашей любви, не понимая, как два отличника могут так демонстративно нарушать правила. Мы ходили по школе, держась за руки, не отпуская друг друга даже в столовой – поэтому он научился есть левой рукой. Наши чувства пылали так ярко, и что же? В конце концов он уехал куда-то далеко, а я, в свою очередь, покинула Пекин, чтобы забыть его.

Я лежала на траве, глядя в нависшее над самой головой звездное небо. Оказывается, я помнила все. Я думала, что дела давно минувших дней надежно похоронены в моей памяти, но всего один танец смог вернуть воспоминания, и они разом нахлынули на меня. Я крепко схватилась пальцами за полевую траву, и слезы покатились по щекам. Если бы я только знала, что моя жизнь окажется такой короткой, я бы ни за что, ни за что не уехала от родителей, осталась бы рядом с ними, и, возможно, сейчас сожаления мучили бы меня чуть меньше. Пытаясь излечить свою душевную царапину, я нанесла глубокие раны тем, кто так сильно меня любил.

Немного поплакав, я в конце концов успокоилась. После нескольких протяжных выдохов я поднялась с земли и опустилась на колени, собираясь помолиться про себя. Великое небо, мне не важно, что будет со мной. Пожалуйста, позаботься о моих родителях. Старший брат, невестка, я рассчитываю на вас. Закончив молитву, я припала к земле и трижды коснулась ее лбом. Затем еще немного посидела на коленях, смотря в одну точку, и лишь потом медленно встала на ноги.

Стоило мне обернуться, как я увидела, что совсем рядом безмолвно стоят четвертый и тринадцатый принцы. Темнота мешала разглядеть их лица. Мне стало так неловко, что я даже забыла поприветствовать их.