Эта деревня на самом деле погибла.

— Никто и не обвиняет тебя во вранье, — успокаивающе произносит Верховная. — Скажи мне, что вы с сестрой делали перед тем, как увидеть ту женщину и жителей?

— Мы, — сглатываю.

Я не могу сказать всей правды, не могу!

Но что, если я… просто не договорю? Опущу некоторые незначительные моменты из нашей истории? Например, им вовсе не обязательно знать о нашем истинном происхождении, но я могу пойти на хитрость и якобы нехотя рассказать о родстве с бабкой Кхамали и Анькином сне… Да, это было бы неплохим вариантом. Это позволит мне выдать всю информацию, которая может оказаться полезной для поиска сестры, но при этом не затронуть опасную для нашего будущего тему. Да-да, это подходит. Решено.

— Мы скрыли от вас кое-что, — не дрожи так сильно, Варя. Успокойся. Ты исходишь из благих побуждений, тебе нечего опасаться. — О нашей семье.

Бросаю трусливый взгляд в сторону присутствующих. На их лицах отчётливо читается интерес, но без намёка на осуждение. Это придаёт мне уверенности, и я немного расправляю плечи.

Смелее. Ты же умеешь отбрехаться. Не забывай, чья кровь в тебе.

— И что же? — Нетерпеливо подталкивает меня ректор.

— Наша бабушка говорила, что… в общем, одна из бывших Верховных Варханского ковена — Кхамали Дильконская — наша пра… наш предок. Вот.

— Дильконская? — В голосе госпожи Линштейм отчётливо слышно недоумение.

— Да, Дильконская, — киваю. — Она была… то есть, у неё неоднозначная репутация. Очень неоднозначная.

— Это уж точно, — рослая накаченная драконица, бывшая тренером по драконьим полётам, прыскает.

— Да. И это, собственно, одна из причин, почему мы с Аней скрывали наше родство. Я бы даже сказала — основная причина.

— Насколько мне известно, Кхамали Дильконская бесследно исчезла вместе со своей сестрой Вереной, — растерянно произносит ректор. — Неужели у неё остались здесь потомки?

— Видимо, это так, — моя Верховная проходится своим цепким, задумчивым взглядом по моему лицу.

Я внутренне съёживаюсь.

Чёрт, а это оказалось куда сложнее, чем я предполагала.

— Но это… не самое главное, — поспешно, пока они не принялись заваливать меня новыми вопросами, говорю я. — В ту ночь, когда мы встретили ту женщину, мы с сестрой проводили обряд. В лесу.

— Что за обряд? — Левая бровь госпожи Линштейм резко поднимается вверх.

— Я… я не знаю. Ане приснился сон, то есть… она влюбилась, а парень не обращал на неё внимания, — ох, ну и наревелась же тогда сестричка из-за этого придурошного Артёма! Все нервы вытрепала со своей влюблённостью. Честно, будь я на месте нашей прабабки, то сама бы с того света явилась и что угодно ей на уши навешала, лишь бы она успокоилась. — И во сне к ней пришла бабка Кхамали, дала описание какого-то обряда, заклинание к нему. Сказала, что это поможет её зазнобушке "одуматься" или типа того. Ну, мы всё и сделали, как она говорила: начертили пятиконечную звезду, расставили свечи, зажгли полынь и перечную мяту, прочитали заклинание. Правда, всего один раз, а не четыре. Потом… всё как будто с ума сошло! Свечи вспыхнули, почти взорвались! Мы жутко перепугались… Всё убрали и вышли из леса, вон там, — указываю пальцем на знакомую чащу, — и встретили её.

— Она представилась вам Верховной? — Уточнила госпожа Рокзанская.

— Да. Мы рассказали ей о смерти нашей бабушки, о том, в какой ситуации оказались. Тогда она предложила нам помощь, приняла в свой… ковен. Мы даже не заподозрили ничего!

— Вы заполняли экзаменационный лист, будучи… здесь? — Ректор сцепил руки в замок, отчего его и без того крупная фигура стала выглядеть ещё более угрожающей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да. Но указывали адрес Лораски. Это она настояла.

Как настояла на том, чтобы мы представлялись всем горожанками.

Ну, конечно.

Теперь-то до меня, наконец, дошло, какие на самом деле причины для этого были. Она просто не хотела, чтобы мы упоминали Ракутку.

Потому что она знала, что вся деревня вымерла ещё двести лет назад.

Прародительница, какие же мы были глупые и наивные!

Это ж надо было так попасться! Развела нас, двадцатилетних дурёх, как детей малых!

— Вот как, — на лице Верховной Варханского ковена отражается задумчивость.

На некоторое время мы замолкаем.

Тишину леса прерывает лишь пение птиц, да стук веток о невысокие, уже почти полностью разрушившиеся развалины.

Над головой я ощущаю мерное дыхание Модсогнира. Исходящий от него аромат мяты вновь заполняет мои лёгкие, и я подавляю возникшее в моей груди желание прикоснуться к нему.

О чём ты вообще думаешь, девочка? Сейчас не время для этого!

Боже, Варя… совсем этот дракон тебя с ума свёл уже!

Стоит, как скала и дышит прямо в макушку.

— Что ж, решено, — наконец, Верховная прерывает затянувшееся молчание. — Госпожа Линштейм, вы не поспособствуете мне?

— Думаете о сетях Варфоломеи? — С готовностью отзывается кураторша.

— Других вариантов не вижу.

Сети Варфоломеи?

Мы ещё не дошли до изучения заклинаний высшего порядка, но благодаря гению Риверы (которой я, к слову, в нашем небольшом соревновании уже проигрывала почти в сухую) я знала, что это было сильнейшим заклятием, которое могло помочь считать остаточный магический след даже при условии высокого срока давности. Но я и предположить не могла, что подобного уровня колдовство могут совершить всего две Верховные!

Насколько велика была на самом деле их сила?

Не, я, конечно, не настолько наивная дурочка, чтобы считать, будто способность подчинять пламя Гиены Огненной (да, выяснилось, что это не просто эффектная, статусная вещь, а вполне серьёзная магия), однако высшие заклинания — это совершенно другой уровень.

Прародительница… Мне порой кажется, что если я доживу до старости, то и на смертном одре найду, чему удивиться в этом мире! Прям луковица, а не мир! Только и успевай слой за слоем снимать и поражаться.

Верховная Блезиарского ковена кивает.

А дальше всё происходит… забавненько.

Приказав нам расступиться, ведьмы расчерчивают на земле круг — ещё один важный в ведьменском мире атрибут. Без круга не обходится ни одно крупное колдовство, поэтому если даже ведьм не хватает для формирования круга нужного размера, то он создаётся искусственно, посредством расчерчивания на земле. Странно, но почему-то мы с Анькой для того заклинания чертили звезду… Неужели это реально была магия мёртвых?! Я не знаю всех её тонкостей (да и никто, как утверждает Ривера, не знает), но иная символика, отсутствие четырёх обязательных повторений наталкивает на определённые мысли. Причём мысли, далёкие от радостных.

Покончив с рисованием, они становятся в центре. Берутся за руки.

И в тот же миг всё пространство круга заполняется изумрудным и алым пламенем.

Его резвые языки принимаются