земледелия. Резко континентальный климат степи таил в себе многочисленные опасности для зерновых и немногочисленных товарных культур: быстрые перепады температур от жары к холоду порождали смертоносные морозы, а редкие или отсутствующие атмосферные осадки в засушливые годы приводили к гибели посевов. В почве хватало питательных веществ для кормовых трав, но их было недостаточно для повторных урожаев. Таким образом, хотя некоторые предприимчивые казахи хвастались, что они собирали хорошие урожаи даже с плохих земель, необходимо было реагировать на такие аргументы и приспосабливаться в районах, где условия казались менее благоприятными[353].

Нововведения в сельском хозяйстве были направлены, главным образом, на борьбу с повсеместной нехваткой влаги в степи. Предлагаемые решения варьировались от грандиозных до скромных, но все они опирались на местный опыт и сотрудничество местных властей с центральными. Учитывая, что в русской науке издавна подчеркивалось значение лесов в стабилизации климата, неудивительно, что первыми и по времени, и по важности оказались планы по сохранению немногочисленных деревьев, росших в степи, и выращиванию новых[354]. Уже в первый год существования КСГ «сохранение и культивация лесов» занимали первое место в длинном перечне мер, которые принял Колпаковский для сельскохозяйственного освоения степного края: это было его постоянной заботой в течение более двух десятков лет службы в Средней Азии[355]. В том же году в официальном разделе газеты был перепечатан циркуляр Колпаковского, объяснявший причины таких мер, несомненно, ограничительных, с точки зрения поселенца или казаха, ищущего топливо или строительный материал:

климатические условия страны… стоят в прямой зависимости от количества уцелевших лесов. Являются засухи, бездождие и суровые зимы, а последствием этого полные неурожаи и совершенная неспособность земли к сельскохозяйственной культуре[356].

Благие намерения Колпаковского оказались не более осуществимыми и успешными, чем аналогичные планы в степях юга России. Были сторонники и у другого очевидного способа увеличить количество доступной влаги в засушливых районах с редкими осадками – искусственного орошения, однако он также мог применяться лишь ограниченно: во-первых, для крупномасштабной ирригации требовались огромные капитальные ресурсы, во-вторых, во многих районах не было полноводных, непересыхающих рек[357]. Оставалось только более рационально использовать имевшуюся влагу или сделать так, чтобы засушливость степи не была препятствием для земледелия.

Как и в южных степях Европейской России, потенциальные земледельцы долго искали засухоустойчивые или сухолюбивые сорта, которые помогли бы им справиться с неизбежными рисками сухого земледелия. Некоторые казахские авторы КСГ, равно как и ее редакторы, возлагали большие надежды на сорт яровой пшеницы, которую называли шел бидай («пустынная пшеница»): считалось, что он давал хороший урожай даже в засушливые годы[358]. Газета описывала «необычайный интерес казахов» к этому сорту и, учитывая этот интерес, рекламировала семена, хотя другое похожее издание, «Туркестанские ведомости», предупреждало, что эта культура едва ли станет панацеей для степного земледелия[359]. Таким образом, адаптация здесь приняла форму местного интереса к сорту, выведенному не в метрополии, а в нескольких сотнях верст южнее, в сходном климате Туркестана; предполагалось, что успех начинания будет определяться готовностью казахских крестьян сеять именно этот сорт и их земледельческими навыками. КСГ в данном случае была не более чем рупором и проводником интересов, понимавшихся некоторыми казахами как местные.

Другое нововведение, одобренное редакцией КСГ, было не разработано в столичных научных лабораториях, а позаимствовано из опыта первых степных земледельцев. Речь о казаках, живших вдоль Иртышской линии крепостей и долгое время слывших сомнительными земледельцами; в лучшем случае их считали «цивилизаторами». Нововведением (которое приписывалось некоему Ивану Яковлевичу Шестакову) стал так называемый снежник. Снежник накапливал снег, защищая его от воздействия солнца и ветра (что особенно важно в плоской безлесной степи) и тем самым обеспечивал источник дополнительной влаги в течение весны. Газета вначале опубликовала общую статью, описывавшую его действие, а затем принялась активно пропагандировать снежники:

Печатая статью Я. Нестерова, Редакция выражает надежду, что устройства снежников, известных пока почти в одной только Бельагачевской степи, привлечет внимание и киргизов к этому простому способу запаса воды на лето. Пожелаем, чтобы изобретение Семипалатинского казака, сделавшее его родину житницей обширного района, принесло бы свою долю пользы и в других безводных местностях, где пожелали бы киргизы приложить свой труд на полезное дело[360].

Учитывая время и место, эта пропаганда велась беспрецедентными способами. Ознакомительная статья Нестерова сопровождалась несколькими иллюстрациями – крайне редкий шаг для КСГ[361]. Позже, в 1896 году, редакция предложила заинтересованным казахам бесплатно выпустить для них отдельный оттиск статьи Нестерова; это предложение она повторила в 1899 году[362]. Таким образом, газета, в целом ратовавшая за земледелие, делала большую ставку на возможность привлечь в степь достаточное количество воды, чтобы воплотить свои мечты в реальность. Но, несмотря на формируемую газетой идею о русском материальном превосходстве и огромное количество русских и казахских авторов, одинаково чтивших столичную науку, решения, которые предлагала КСГ, как правило, проистекали из местного опыта и практики[363].

Введение сельскохозяйственных новшеств было необходимо как с практической, так и с идеологической точки зрения. Обычное земледелие без учета местных условий было здесь невозможным, но материальные ставки были слишком высоки: следовало учитывать нестабильность, которую многие наблюдатели, выступавшие за земледелие, видели в казахском скотоводстве, а также очень конкретные надежды на земледелие со стороны беднейших казахов («джатаков», от казахского ж ату, «лежать»), не имевших достаточного количества скота для кочевья. В идеологическом плане от успеха или провала земледелия зависели притязания царских чиновников и выступавшей за земледелие казахской интеллигенции на властные полномочия, их уверенность, что руководить экономическим будущим степи – их право и обязанность, так как они разбираются в этом лучше всех [Khalid 1998; Rottier 2005][364]. Если земледелие потерпит неудачу, то руководящие позиции, на которые они сами себя поставили, пошатнутся. У них не было недостатка в конкурентах. Другая ветвь научно подтвержденных аргументов, основанных, как утверждали их сторонники, на знании местных условий, полностью отвергала крупномасштабное земледелие как реальную часть будущего степи. Согласно этому взгляду, модифицированная и усовершенствованная форма традиционного скотоводства лучше соответствовала бы природным условиям степной среды. Экономическое будущее степи зависело от аргументов, обоснованных естественно-научным знанием, и от адаптивных практик.

Совершенствование скотоводства

Доводы в пользу сохранения скотоводства как доминирующего образа жизни в степи были призваны опровергнуть ключевые тезисы в защиту земледелия; их сторонники, во-первых, дискредитировали потенциальных агентов перемен (русских поселенцев), во-вторых, предлагали радикально иную оценку возможностей и ограничений степного биома. Тем не менее считать эти аргументы подлинно антиимперскими было бы преувеличением. Возможно,