Шиманди подставил колоду солдату, который готовился сорвать банк. Солдат снял дрожащими руками верхнюю карту, склонился над ней. Никому не показал. Боялся, как бы у Шиманди не оказались сообщники, которые передадут, какую он карту вытянул. Солдат вытащил семерку. У него было восемнадцать очков!

— Довольно! — бросил он хрипло, но тут же улыбнулся, делая вид, будто ему девятка досталась. (Шиманди следил за каждым движением его лица.) — Довольно! — повторил солдат и засвистал.

Шиманди сдвинул брови. Привычными пальцами снял одну карту, потом вторую, да так, что первая тут же закрыла рисунок второй. Затем обе поднес к глазам и тонкими пальцами стал подталкивать кверху вторую карту. А сам все время следил за солдатом, игравшим ва-банк. Это был приказчик универсального магазина. Шиманди смотрел ему в глаза, чуть не гипнотизируя и презрительно скривив губы: «Со мной вздумал в очко тягаться! Эх ты, фрайер!..» — говорила его улыбка.

Все старались придвинуться ближе, чтобы угадать, какие карты достались Шиманди, но при этом держали руки на столе. Под ними лежали деньги. А Шиманди не торопился. Он чуточку подвинул кверху нижнюю карту. Остановился. Потом опять подвинул. И когда еще никому в голову не могло прийти, какая это карта, Шиманди знал уже безошибочно: он вытащил валета, и в руке у него одиннадцать очков. Потянул новую карту из колоды. За его тонкими пальцами следило пятнадцать пар глаз. А Шиманди опять «дегустировал» пальцами колоду. Секунда, две, три, четыре! Пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…

— Ну, давай, давай! — послышалось кругом.

Шиманди глянул на солдат. Вытащил карту, потом открыл все три, чтоб солдаты увидели. Столкнул все руки со стола и сгреб лежавшие под ними монеты: двадцать крон.

— Передернул! — крикнул, задыхаясь, приказчик универсального магазина.

Шиманди собрал монеты и опустил их в карман штанов. Затем вскочил и сделал шаг вперед. Все подумали: начнется драка. Но Шиманди остановился и сказал:

— Оскорблять себя не позволю! И точка! Больше играть не буду.

— Нет, нет! Это не дело! — закричали солдаты. — Так не пойдет!.. Играй дальше!

— Тогда пусть он попросит прощения, — сказал Шиманди, вскинув маленькую голову.

— Не буду просить! — с отчаянием ответил приказчик.

— Мне все равно, мне начхать! — ответил Шиманди и хотел было уже уйти.

Но несколько рук схватили его, и приказчик пробормотал какие-то слова извинения. Шиманди сел за стол и выложил обратно груду денег. Начал играть. Снова сгреб все деньги. Встал. Теперь его уже никто не тронул: он имел право прекратить игру. Направился к столу, где резались в домино. И растерянно уставившиеся друг на дружку солдаты услышали, как он завел свое:

— Судари, сударыни, идите татуированную даму поглядите! На одной лопатке у нее бубновый туз, на другой лопатке — трефовый туз, посередке спины — червонный туз. А пониже спины… вот тут-с!..

И Шиманди, смеясь, хлопнул себя по заду.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Шиманди рассказывает сказку о несуществующей младшей дочери императора Франца-Иосифа, за что его чуть не избивают солдаты из мужиков

1

Шиманди привалился к глинистой стене окопа. Тонкими, длинными пальцами нащупал в кармане груду серебряных монеток. Пальцы остались довольны, а хозяин нет. С деньгами тут делать нечего: их не проешь, не пропьешь и на Юльч не промотаешь. Вот бы сюда андялфельдскую корчму да своих ребят — тогда деньги и прокутишь и на чаевые прошвыряешь! Официанты и официантки стоят не дыша, каждое твое движение подстерегают. А ты песню горланишь: «За Дунаем, за Тисóй я средь ясов яс[11] большой!»

А тут что? Тут и в карты путем не поиграешь, чтобы и крап наколкой, и крап по разряду, и всякое такое…

Вдруг ему пришло в голову: а ну как он сбежит отсюда, тогда эти деньжата в дороге пригодятся. Да чего там думать наперед! Он этого не любит, это не для него.

«Тут и неплохо как будто и погано все ж!» — скучно заключил Шиманди и начал озираться вокруг. Авось да найдет что-нибудь занятное для себя. Скрутил цигарку. Закурил. Приклеил цигарку к нижней губе. Теперь она болтается сама по себе, а руки свободны. Так курят в Городском парке все уважающие себя ясы. В этом и шик, и гордость, и пренебрежение ко всем «не своим», к тем, кто и курить толком не умеет, только цигарку в пальцах мусолит. А у него вот и цигарка на нижней губе болтается и разговору не мешает. И вообще начхать ему на весь мир!

Неподалеку режутся в домино. Шиманди подходит к игрокам, останавливается в нескольких шагах. На губе у него подрагивает цигарка. Пусть, мол, не думают, что они ему больно нужны. Интересоваться ими ниже его достоинства!

Игроки ставят костяшки. То быстро, страстно, то нерешительно: правильно поставили или нет? Но самое главное, что скажет сидящий напротив партнер. А партнер то хмуро сжимает губы, то улыбается.

Наконец все оставшиеся в руке костяшки с дробным стуком выбрасываются на стол. Игроки считают. Победившие партнеры объясняют наперебой, почему выиграли, хвалятся своей сообразительностью. Побежденные орут, ругаются, друг друга обвиняют. Шиманди презрительно кривит губы и спрашивает: «На деньги играете?» Игроки смотрят на него, точно влюбленные, которым помешали. «Нет!» — коротко бросает один. «А для чего же тогда музыку завели? — хочется спросить Шиманди. — Ну да черт с ними!» И он проходит дальше.

А тут Новак склонился над шахматной доской, передвигает какую-то фигурку. Напротив сидит Имре Бойтар и поглаживает подбородок, будто бороду гладит. Бойтар — новоиспеченный игрок. Только в эшелоне выучил ходы. Думает-гадает, какую бы ему фигурку переставить. Дембо наблюдает за игрой. Никак понять ее не может. Впрочем, она не очень-то и занимает его. Дембо видит только фигурки, каждую в отдельности, и вспоминает своего дружка. Он такие же фигурки вытачивал — пешки на станке, а коней, начиная с шеи, вручную ножом вырезал. Дембо знал о шахматах только одно, что его дружок зарабатывал на этих фигурках в неделю на три форинта больше, чем он, и что дружка его еще в августе погнали на фронт, а в сентябре уже пришла бумажка: «Пал смертью храбрых». Погиб он где-то поблизости от этих мест. Дембо поднимается, невольно выглядывает через бруствер. Кругом снег и снег… И Дембо ничуть не удивился бы, увидев на этом снежном поле своего мертвого дружка, который в неделю