Гоблин тут же оттащил окровавленного инженера в сторону. Хункар-паша вскинул шомпол:

– Вас всех нужно было бы убить, козлы! Зарезать, как свиней, за то, что вы расстроили великого президента Ичкерии! Но вы еще должны претворить в жизнь мечту Джохара! Поэтому я вас пощажу! Всех, кроме одного! Чтоб вы поняли, что я не шучу! Его!

Шомпол указал в Валеру - самого молодого из пленников. Пареньку было только четырнадцать. Его мать, тетя Варя, приехала в Чечню вызволять из плена своего старшего сына. И на беду прихватила с собой младшего…

Они вдвоем прошли по всей адской цепочке работорговли, пока не оказались в чеченском Освенциме. Тетя Варя работала на кухне. Сейчас в строю ее не было. Она готовила для узников еду и не подозревала, что и второй ее сын обречен…

– Нет! - вскрикнул Валера.

Он прошел все круги ада. Его били, отрезали пальцы и насиловали. Но он все же был жив. До сегодняшнего дня…

– Нет!!! - вскрикнул Валера, падая на колени. - Я не хочу! Я хочу жить! Пощади, Хункар-паша!!!

Начальник лагеря только скривил в злорадной ухмылке свою обезьянью рожицу. А бородатые гоблины с палками уже бежали к упавшему на колени пацаненку. Потом схватили и поволокли на середину плаца…

Здесь его и начали убивать - палками, с ухмылками и шутками. Так, как не убивают даже скотину. И замерли шеренги узников, и еще больше припустился дождь…

Валеру убили быстро. Он был слаб, и охранники даже не получили от процесса привычного удовлетворения. Но это было не все. На свою беду, крик последнего сына услышала тетя Варя. Или не услышала, а почуяла беду своей израненной материнской душой…

И в тот миг, когда гоблины, тяжело дыша, отошли в сторону, она появилась на плацу. И увидела бездыханное тело. И разнесся над концлагерем ее жуткий крик…

Не крик даже, а вой… Страшный вой матери, одного сына у которой забрало государство, а второго она обрекла на мучения и смерть сама. И тут случилось то, чего никто не ожидал - ни узники, ни гоблины-охранники.

Тетя Варя была забитой и тихой женщиной. Она молча сносила все издевательства и никогда даже не помышляла о каком-то сопротивлении. Но тут, потеряв обоих сыновей, она вдруг превратилась в волчицу. И с диким криком устремилась прямиком к Хункар-паше.

Гоблины бросились ей наперерез, но не успели. Злобный карлик в испуге подался назад. Его попытался прикрыть собой Апти, но замешкался с зонтиком…

Тетя Варя прыгнула на него, оттолкнула и вцепилась ногтями в обезьянью рожицу Хункар-паши…

– Вай!.. - разнесся над плацем писклявый вскрик уродца. - Вай! Мой глаз!!!

– Сука! - вцепился в тетю Варю Апти.

Но оторвать женщину от уродца оказалось не так просто. Словно боль всех матерей вселилась в нее в этот миг. Всех, кто потерял своих сыновей на этой бессмысленной войне. Словно клещами, вцепилась она в обезьянью рожу начальника лагеря…

И только вместе с подоспевшими гоблинами-охранниками удалось Апти совладать с женщиной. Град зверских ударов обрушился на тетю Варю, и только после этого разжались ее пальцы.

– Вай! - заверещал Хункар-паша. - Вай! Я ничего не вижу! Эта сука выдавила мне глаз!

Апти подскочил к своему начальнику, бережно приподнял его и ужаснулся… Левого глаза у Хункар-паши не было. Вместо него зияла кровавой пустотой глазница, сам глаз - безжизненный, словно стеклянный - свисал на каких-то ошметках между ладоней уродца…

– Врача! - сиплым голосом завопил Апти. - Врача сюда! И машину!

Только когда самолет пошел на посадку в Москве, Логинов вздохнул и вернулся к реальности. Удивленно посмотрев на часы, он провел рукой по лицу и снова повернулся к иллюминатору.

Письмо, оставленное киллером на могиле Кости Евсеева, было большим. Но сейчас перед Логиновым встало его начало: «Когда ты прочитаешь это письмо до конца, Логинов, ты все узнаешь. Ты узнаешь, кем был Костя и кем были Самвел с Мальковым. И я уверен, ты меня поймешь. Я знаю, ты обязательно поймешь меня, Логинов, потому что ты наш, братишка… Ты тоже пролил свою кровь на этой бессмысленной бойне в Чечне и тоже имеешь свой счет к тем, кто эту кашу заварил. Просто ты боишься себе признаться в этом, братишка. Я знаю, что говорю, я чувствую людей. Просто ты связан присягой, работой, чувством долга и черт знает чем еще… Но ты наш! Наверное, ты хочешь знать, почему я не стал убивать тебя тогда, на рынке. Теперь ты об этом знаешь - у меня просто не поднялась рука стрелять в своего братишку. Но дело не только в этом. Дело в том, Логинов, что я очень сильно устал… Я так устал, что не уверен, смогу ли довести все до конца, хватит ли у меня сил… Поэтому запомни: талисман теперь у тебя, и, если со мной что-то случится, ты будешь просто обязан довести наше дело до конца. Да, Логинов, наше. Не удивляйся. Я чувствую людей и уверен, что, дочитав это письмо до конца, ты это поймешь. Ты поймешь, братишка, что иначе нельзя. Я, конечно, постараюсь все довести до конца сам, но если не успею, то эстафету придется принять тебе. Ведь талисман теперь у тебя, братишка. Помни об этом…»

Логинов невольно сунул руку в карман и погладил пальцем гладкую поверхность зуба. Потом спохватился, резко выдернул руку и пробормотал:

– Тьфу ты! Чертовщина какая-то…

Едва дождавшись посадки, он вытащил мобильник и позвонил следователю. Тот ответил не сразу, Виктор успел занервничать.

– Архипов, слушаю…

– Это я, Аркадий Антонович…

– Кто - я?

– Кто-кто, Логинов! В общем, мы только что приземлились, ждите, я через часик подъеду…

– Что значит ждите? Мы же с тобой на завтра договорились!

– Да мало ли что мы договорились? Я всю дорогу думал об этом чертовом письме! Это бомба! Понимаете?

– О господи, Витя! Да у нас в Генпрокуратуре таких бомб вагон и маленькая тележка! И ни одна из них не взорвалась, потому что пожарные всегда начеку… Не зальют, так подмажут. У меня вон дело по приватизации знаешь, как развернулось? Вовек не догадаешься! Те же акционеры, которых облапошили, написали на меня коллективное заявление. Называют новым Вышинским и требуют прекратить репрессировать честных предпринимателей… Ну, ладно, все равно не усну теперь. Приезжай, почитаем, что там тебе киллер написал…

Через час с небольшим Логинов вошел в знакомый кабинет в Генпрокуратуре и поздоровался с Архиповым. С виду «важняк» был прежним - все та же роскошная черная шевелюра, мясистый нос и кустистые брови, придававшие физиономии Аркадия Антоновича свирепое выражение. А вот глаза были другими. Не живыми и умными, как пару дней назад, а смертельно уставшими. Крепко, видно, взялись за следователя «приватизаторы»…

– Вот, держите, - сказал Виктор, положив на стол перед Архиповым тонкий «файл». - А я пока себе чаю вашего заварю, если не возражаете. Устал что-то…

– Завари, Витя, завари, - кивнул «важняк» и углубился в чтение…