его безрассудства …»

Зацепов ухмыльнулся, глядя себе под ноги. Вдруг встрепенулся пожилой тщедушный моторист:

– Хорошо вам, ваше величество, про жертву думать у себя во дворце. А мне вот, в халупе моей, где семеро по лавкам, о жертвах думать некогда.

– Так нет у меня дворца. Отобрали, – улыбнулся царь. – А тебе разве его не отдали?

– Мне? – удивился моторист.

– Ну да. Обещали ведь царские дворцы народу, – сказал царь.

Все засмеялись одобрительно. И моторист тоже.

– Всю жизнь мне говорили о страшной моей смерти …

Царь посмотрел в зал прямо и сказал, будто планами на вечер поделился:

– …Так я готов. Если для спасения страны нужна искупительная жертва, я согласен …

Было слышно, как на берегу шумят и скрипят сосны. Бреннер снова наклонился к императору:

– Ваше величество, пора уходить. Вы же провоцируете их …

Слушатели сидели с серьезными лицами. Пауза затягивалась.

– Что-то я не понял ничего, – сказал Устюгов. – Какая такая ваша жертва? Я-то за что кровь проливал?

– Да уж это точно. Если гражданин Романов с хером Вильгельмом что-то не поделили, так и дрались бы сами, – сказал Зацепов.

Задвигались, захихикали.

– А что! Я бы поглядел, как гражданин Вильгельм мутузит гражданина Романова, – хохотнул кочегар Битюгов.

– Молчать! – взвился Анненков.

Царь поднял руку, и Анненков осекся. Заткнулись и матросы. И царь улыбнулся с таким искренним недоумением, будто ему только что открылась истина, простая-простая:

– Вы что же думаете, что я мог как-то избежать этой войны? Думаете, я мог просто махнуть рукой: да ну, не буду я воевать? – Впервые царь внимательно смотрел в лица матросов. – Вы в самом деле думаете, это было в моей власти – воевать или нет?

Он улыбался.

– В самом деле? Господи …

Всматривался в лица, будто никак не мог поверить, пока не столкнулся с наглючими зенками Зацепова.

– Что же ты за царь-то такой, ваше величество? – процедил кочегар Устюгов, как сплюнул сквозь зубы.

– Молчать, скотина! – не выдержал Анненков.

– А ты не ори на меня, ваше благородие! Не царское время!

Николай смотрел перед собой.

– Устюгов, гражданин Романов тебя не слышит. Ты на ухо ему покричи, – ухмыльнулся Зацепов.

Анненков приставил револьвер к его затылку.

– Пошел вон! В машинное! Там сиди!

Зацепов медленно поднялся, прожигая Анненкова взглядом.

Николай встал и вышел. Бреннер – следом, пятясь и прикрывая отход царя с карабином в руках.

Анненков двинул Зацепова кулаком в живот, а когда тот согнулся, ударил рукоятью револьвера по шее. Зацепов повалился на пол. Команда вскинулась возмущенно. Каракоев выстрелил в потолок. Вбежал с винтовкой Лиховский и принялся распихивать всех прикладом.

– Прекратить! Прекратить! Прекратить! – надрывался Иван Христофорович. – А ну, вахтенные, по местам! Свободные – по каютам!

Каракоев, Анненков и Лиховский вытеснили всех из салона, капитан склонился над Зацеповым:

– Живой? Покалечили?

Зацепов лежал без сознания.

– Это ваша идея, капитан. Я говорил вам, не нужно этого делать, – сказал Анненков.

Вошел Бреннер, нагнулся, пощупал пульс на шее Зацепова.

– Живой. Запереть в свободной каюте и позвать к нему доктора.

Анненков и Лиховский подхватили тело под руки и поволокли.

– За мной! – приказал Бреннер Каракоеву и Харитонову. – Осмотреть судно! Загнать сволочей в трюм!

Из записок мичмана Анненкова

9 сентября 1918 года

На рассвете непременный туман, но часам к девяти – солнце, и мы снимаемся с якоря.

После той дурацкой затеи с лекцией, да простит меня Его Величество, я простоял всю ночь на вахте. Никто меня не сменил. Каракоев и Лиховский снова пили в каюте, и через полчаса после злосчастного собрания с ними уже не о чем было говорить. Бреннер заперся у себя и на предложение сменить меня отвечал что-то невразумительное, а потом и вовсе перестал отзываться, когда я к нему стучал. Я понял, что безопасность Семьи теперь только на мне, и остался на посту, то есть слонялся по палубе с револьвером в кармане, засыпая где придется и просыпаясь от шелеста листвы на берегу или от всплеска воды.

Капитан Иван Христофорыч явился передо мной, как только я разлепил веки и обнаружил себя лежащим под ясным осенним небом на бухте каната.

– Это вы что же, всю ночь куковали на палубе, голубчик?

– Угу ….

– Вот ведь страсть какая у вас к службе. Видать, вы всегда на хорошем счету у начальников.

Иногда сложно было понять, простодушны ли замечания Ивана Христофорыча или язвительны под маской простодушия.

– Так идите уже отдыхайте. Днем-то что ж? Днем, поди, не страшно.

Чертово вчерашнее собрание вспомнилось со всей его стыдной нелепостью. Тайная вечеря монархистов с анархистами! При всем уважении, Государь оказался не на высоте. Странный он был вчера, прямо скажем. Да и мы сплоховали. Эти скоты наглели и смеялись над Государем, а мы почему-то допускали это. Бреннер допускал.

– А что же господин Бреннер? Не сменяет вас? – ухмылялся капитан Христофорыч. – Беспокоюсь я о нем. Он как ящик этот конфисковал, так и пропал.

А ведь в самом деле. Раньше Бреннер не позволял себе пропускать вахту, а тут бросил меня. И с тех пор как экспроприировал тот ящик, вышел из своей каюты только раз – на злосчастную лекцию.

Я пошел вниз. Сначала проверил замок на двери одноместной каюты второго класса, где заперли Зацепова. Оттуда раздавался храп. Доктор Боткин осмотрел его сразу после инцидента и не нашел никаких повреждений, кроме синяка на шее. Меня доктор одарил высокомерным и презрительным взглядом, в котором легко читалось, что я варвар и изверг рода человеческого. Ну да Бог с ним, с нашим доктором, его настроения часто совсем не соответствуют реалиям момента. В общем, Зацепов храпел раскатисто, скотина.

И тут я услышал странный звук. Кто-то всхлипывал – то ли плакал, то ли смеялся. Сначала я подумал, что это в каюте Царевен. Они занимали две двухместные каюты первого класса, но не на этой палубе, а ниже по лестнице. С удивлением я определил, что всхлипывают в каюте Бреннера. Кто? Не Бреннер же! Подойдя ближе, я подумал, что там все-таки кто-то хихикает, а не плачет.

Я тихо постучал.

– Кто?

– Господин капитан …

– Чего вам?

– Все в порядке?

– В порядке. Идите наверх!

Я пошел. Но услышать обычный голос Бреннера после не то всхлипываний, не то смешков – это было странно. Будто за дверью скрывались два человека. Неужели Ольга? Ольга плачет в каюте Бреннера? Нет! Невозможно! Это нужно было прояснить, я не мог вытерпеть неизвестности.

Вернулся и постучал снова. Дверь рывком отворилась, и выскочил Бреннер, как кукушка из