в нижнем слое (хронологически самом раннем) главы заключительной. В черновом наброске к главе III упоминается два раза еще одно имя – Берданжогло, и там же появляется впервые имя Скудронжогло[391], которое последовательно удерживается в нижнем слое глав III и IV поэмы (лишь один раз встречается в главе IV еще один вариант имени – Попонжогло[392]). В верхнем слое глав III и IV персонаж попеременно именуется то Скудронжогло, то Костанжогло. И только в верхнем слое главы заключительной остается одно имя Костанжогло (см. с. 165 наст. изд.).

То, что А. О. Смирновой, слышавшей чтения Гоголем глав второго тома летом 1849 года, персонаж был уже известен под именем Костанжогло (см. ее письмо к Гоголю от 1 августа 1849 года), позволяет дополнительно уточнить датировку текста: сохранившиеся первые четыре тетради в нижнем слое, но, возможно, даже и в верхнем, были созданы ранее калужских чтений лета 1849 года, на которых звучал уже текст, где фигурировал один Костанжогло[393]. Высказывалось также соображение и о семантическом сдвиге, произошедшем при переходе от фамилии Скудронжогло, производной от «скудный», – к Костанжогло, этимологически сопрягающимся со словом «кость», что ассоциируется с «твердостью» и «прочностью»[394].

Еще один персонаж, чье имя в процессе работы Гоголя над томом подверглось изменению, – Хлобуев. Возможно, что предвещал Хлобуева появляющийся в одном из черновых набросков некий Петр Николаевич, которому губернатор поручает создать клуб, посоветовавшись прежде с Муразовым. В главе III Хлобуев упоминается без имени и отчества, появляется в нижнем слое последней главы под именем Петр Петрович и получает имя Семен Семенович лишь в верхнем слое той же главы как альтернативное Петру Петровичу, поскольку Петром Петровичем в главе III назван Петух. Данное изменение имени и отчества Хлобуева есть еще одно свидетельство в пользу более раннего происхождения рукописи, во всяком случае – в ее нижнем слое.

Существенно менялось в ходе работы над вторым томом имя и отчество, а также служебное положение Леницына. В главе I (в нижнем и в верхнем слоях) он был упомянут как Федор Федорович Леницын, «начальник того отделенья, в котором <…> числился» Тентетников[395]; в главе IV (в нижнем и в верхнем слоях) – как помещик, захвативший пустошь Платонова, которому Чичиков наносил визит, испортив притом себе платье. В главе заключительной (последней) в нижнем слое он предстает как губернатор Алексей Иванович Леницын, а в верхнем слое – как Федор Федорович Леницын[396].

Менялось и написание фамилии Кошкарев, которая в нижнем слое рукописи везде писалась через «о», а в верхнем слое главы III дважды была написана через «а» (Кашкарев).

По-разному писались также имя Селифан (Селиван[397]) и кличка собаки Платонова Ярб (Ярбь[398]). Платонов в верхнем слое главы IV однажды был назван Михайловым[399].

Имя эпизодического персонажа Вишнепокромова, появляющегося в главах I, II и заключительной второго тома, было, скорее всего, навеяно Гоголю обозначением окраса голубей, которое он занес в записную книжку 1841–1844 годов: «Вишнепокромой – с каймой на крыльях вишнев<ого> цвета»[400].

Версию о том, что фамилия Муразов может быть расшифрована как анаграмма говорящего имени Разумов, предложил немецкий исследователь Р.‐Д. Кайль[401].

Списки второго тома

Сложная ситуация, которая сложилась вокруг издания готовившихся еще при жизни Гоголя четырех томов его сочинений и задуманного в качестве дополнительного пятого тома, где и предполагалось опубликовать главы «Мертвых душ» и «Авторскую исповедь»[402], в результате привела к тому, что подготовленный в конце ноября 1852 года текст новонайденных пяти глав «Мертвых душ» смог появиться лишь два с половиной года спустя, а именно в 1855 году. В этот период было создано и начало циркулировать большое количество списков глав второго тома, которые тем самым сделались известными читателю еще до их публикации.

Многие, конечно, помнят, – писал анонимный автор фельетона «Из текущей жизни», – как еще задолго до издания, вскоре после смерти Гоголя, пошли по рукам списки этого II тома; как усердно и благоговейно их тогда переписывали, как бились над вкравшимися явными описками, исправляя их по собственным догадкам. И у меня, пишущего эти строки, до сих пор цела написанная второпях и разными почерками тетрадь, заключающая три первых главы, в том самом виде и с теми же пропусками, с какими они появились потом в печати[403].

О том, насколько распространенным стало в эти годы переписывание глав второго тома, писал в романе «Что делать?» и Н. Г. Чернышевский:

Но пока итальянской оперы для всего города нет, можно лишь некоторым, особенно усердным меломанам пробавляться кое-какими концертами, и пока вторая часть «Мертвых душ» не была напечатана для всей публики, только немногие, особенно усердные любители Гоголя изготовляли, не жалея труда, каждый для себя рукописные экземпляры ее[404].

А молодой П. А. Кулиш без малого год спустя после смерти Гоголя спрашивал Н. Д. Белозерского, черниговского помещика, а когда-то товарища Гоголя по нежинской гимназии (ср. с. 33 наст. изд.):

Говорят (не знаю, правда ли только), что сохранился весь третий том «Мертвых душ», не подвергнувшийся обработке полусумасшедшего поэта, но зато только набросанный им, как пришло на первый раз в голову. Если этому правда, то я надеюсь иметь копию (письмо от 12 января 1853 г.)[405].

Первая рукописная копия со списка С. П. Шевырева, который «собственноручно переписал найденные им отрывки поэмы, связал их замечаниями о содержании утраченных страниц и глав»[406], была, как мы помним, сделана для великого князя Константина Николаевича, желавшего способствовать публикации неизданных текстов Гоголя. Как писал сам Шевырев в письме к П. А. Плетневу от 6 января 1853 года,

у меня готовы рукописи Гоголя к изданию, как Вам известно из моего отзыва Академии. Но я до сих пор не могу получить разрешение к изданию и не знаю, будет ли? Надежда моя на в<еликого> князя Константина Николаевича, который пожелал иметь их[407].

После того как во второй половине ноября 1852 года Шевырев отсылает последние главы в канцелярию великого князя, распространение текста «Мертвых душ» идет двумя основными путями. С одной стороны, в виде списков, сделанных с первого «петербургского» списка, оказавшегося в ведении великого князя. По словам С. П. Шевырева в письме М. П. Погодину,

всему Петербургу и всей Москве уже известно, что рукописи уже пошли по рукам из кабинета великого князя Константина Николаевича