по поручению Генерала Бетрищева, к родственникам его для извещения о помолвке дочери и едет к одному из этих родственников Полковнику Кашкареву[443].

К словам главы III «Я спрашивал вас о том, как быть, как поступить, как лучше приняться…» было сделано примечание:

Здесь в разговоре между Костанжогло и Чичиковым пропуск. Должно полагать, что Костанжогло предложил Чичикову приобрести покупкою имение соседа его, помещика Хлобуева[444].

К словам главы IV «Но мне совестно, что вам придется говорить с таким человеком…» сделано еще одно примечание:

Здесь пропуск, в котором, вероятно, содержался рассказ о том, как Чичиков отправился к помещику Леницыну[445].

В главе заключительной (в издании она не была обозначена как глава и лишь начиналась с новой страницы[446]) эпизод «Иван Потапыч был миллионщик ~ знаете иное лучше нас близоруких людей»[447] был взят в скобки и к нему дано подстрочное примечание:

Тот же самый рассказ, но в виде более пространном; предыдущий, как видно, был сокращением последующего[448].

К словам «как радовался он, когда перед ним распутывалось запутаннейшее дело…» было сделано примечание: «Тут должен быть пропуск»[449].

Из конъектур, которые встречаются в списках второго тома (см. с. 410 наст. изд.), в печатном тексте 1855 года отсутствовало дополнение в конце главы IV:

Здесь пропуск. Чичиков улаживает дело между Леницыным и Платоновым, потом идет к Хонжаревой старухе и составляет фальшивое завещание[450].

Варианты: Чичиков улаживает дело между Леницыным и Платоновым, потом едет к Ханасаровой старухе и составляет фальшивое завещание[451]:

Здесь пропуск, который состоит в том, что Чичиков улаживает дело между Леницыным и братьями Платоновыми. Потом отправляется к старухе Хоносаровой, тетке Хлобуева, и там после ее смерти составляет фальшивое духовное завещание[452].

В иных списках это место просто обозначалось словами: «Вероятно, пропуск»[453]. Очевидно, что намерение Шевырева более подробно припомнить содержание слышанных им глав второго тома «и изложить их вкратце на бумаге», о котором писал Д. А. Оболенский, так и не было осуществлено[454].

Положенные в основу издания 1855 года текстологические принципы Н. П. Трушковский определял следующим образом:

…издавать эти отрывки со всеми вычеркнутыми и потом вновь написанными местами совершенно невозможно; не говоря уже о трудности в типографском отношении, самое чтение их было бы затруднительно. <…> мы постараемся, по крайней мере, указать на места, которые в особенности в ней перечеркнуты и которые, как сам читатель может заметить, своими отрывочными предложениями уже показывают, что это только наброски[455].

Обещание это, однако, не было выполнено: в самом тексте «вычерки» не отмечались, что отчасти компенсировалось приложенным в конце книги образцом гоголевской рукописи. Не было отчетливо указано во вступительной статье и на то, что рукопись отчетливо расслаивается на два слоя, верхний и нижний, и соответственно не было понятно, по какому из слоев осуществлена публикация.

О других текстологических проблемах, с которыми столкнулись публикаторы, и сомнениях, какой текст предпочесть, Н. П. Трушковский обмолвился дважды. Первый раз – в описании первой главы, переделанной «столько раз, что даже трудно решить, что именно следует выбирать»[456]. Второй – в описании последней главы, которую сам он называл «пятая»; он отмечал, что «в самом начале несколько страниц зачеркнуто и потом, между строками, написано вновь уже другим почерком»[457].

Список второго тома «Мертвых душ», сделанный Шевыревым с гоголевской рукописи в 1852 году и опубликованный в 1855‐м, воспроизводил, как уже неоднократно было замечено, в основном верхний слой рукописи (то есть ее более позднюю редакцию), но… с вольным или невольным привнесением в нее отдельных фрагментов из нижнего слоя, а также промежуточной, впоследствии отмененной Гоголем правки, что делало его во многих отношениях «комбинированным»[458]. В качестве одного из многочисленных примеров подобной контаминации приведем текст из главы II:

Чичиков, в первую минуту, не мог дать себе отчета в том, что такое именно перед ним стояло, и только потом уже заметил, что у нее был существенный недостаток, именно недостаток толщины[459].

Если заглянуть в рукопись, то можно увидеть, что в ее нижнем (раннем) слое это место выглядело следующим образом:

Несмотря на то, что Чичикову почти знакомо было лицо ее по рисункам Андрея Ивановича, он смотрел на нее, как оторопелый. И потом уже заметил, что у ней был существенный недостаток, именно недостаток толщины.

После правки соответствующее описание в верхнем слое приняло следующий вид:

Чичиков в первую минуту не мог дать себе отчета, что такое именно пред ним стояло. Трудно было сказать, какой земли она была уроженка. Такого чистого благороднаго очертанья лица нельзя было отыскать нигде, кроме разве только на одних древних камейках.

Слова «Чичиков в первую минуту не мог дать себе отчета, что такое именно пред ним стояло» были вписаны в рукописи на полях. Таким образом, получалось, что одну часть предложения Шевырев/Трушковский могли брать из правки верхнего слоя на полях, а другую – из зачеркнутого Гоголем нижнего слоя рукописи, тем самым их контаминируя. Так же и в описании Тентетникова, рисующего портрет Улиньки:

Взявши перо, бессмысленно чертил он на бумаге по целым часам рогульки, домики, избы, телеги, тройки или же выписывал: Милостивый Государь! С восклицательным знаком, всеми почерками и характерами[460]. Но иногда, все позабывши…

Выделенные нами курсивом слова присутствовали исключительно в нижнем слое рукописи, позже Гоголь эту часть фразы вычеркнул.

Кроме того, готовя гоголевский текст к печати, Шевырев по большей части не учитывал правку на полях, которая, как и карандашная правка, относилась к верхнему слою рукописи. Присутствовали в тексте и некоторые ошибки чтения, неизбежные при первой публикации, а иногда и домысливания (так, «преказусный анекдот» был прочитан Шевыревым как «симпатический»[461]).

Но была в этом первом издании второго тома «Мертвых душ» и еще одна очень существенная контаминация нижнего и верхнего слоев, о которой сознательно (или неосознанно) умолчал в своем предисловии Н. П. Трушковский. Контаминация эта касалась «преказусного анекдота» о «чорненьких» и «белиньких» в главе II, который Чичиков рассказал в ответ на гневную реплику Улиньки «Зачем прогонять, но зачем и любить» (в верхнем слое – «Зачем прогонять, но зачем показывать ему такое внимание, зачем и любить»). Эпизод этот присутствовал в нижнем (первоначальном) слое рукописи, был затем Гоголем вычеркнут и