и думать. Он был рад, что мерзавца убили. Единственное, о чём сожалел, – что не сделал этого сам. «Не убий…» – крутилось в голове Франсуа Ланге. «Бог простит этого мальчика, – думал он, глядя на Жоэля. – А может, то и была рука Господа, может, то и был сам Бог…» С такими, как Жоэль, Он всегда рядом, им без защиты нельзя. «Храни Господь его чистую душу, – шептал святой отец, – не он это убил, не он». Взглянул на Марию. Заметил, как она сторонилась его взгляда, – вроде стыдно ей было за что-то. «Конечно, стыдно, – думал Ланге, – хоть в том и нет её вины».

Да, это Господь уберёг Марию, это он не дал свершиться страшному… Как мог Жоэль напасть на человека и до смерти забить его, падре так и не мог понять. Столько силы взялось в этом парнишке, столько ярости… Может, потому он и оказался здесь тогда; может, потому и привёл его тот человек, чтобы стал он для них спасением…

Тошнота подступала к горлу, Мария перевела дыхание. Она всё ещё кляла себя, что не остановила Жоэля, что на нём теперь большой грех, на нём, а не на ней. Воздух пах свежестью и дождём. Ветер волновал дрожащие листья; одни ещё прочно держались за ветви, другие уже пали, смешавшись с землей. «Как хорошо очищается земля, – думала Мария, – словно рождаясь заново, будто отмываясь от всего…» Вот бы и ей сейчас переродиться, отмыться от этих липких объятий; ей казалось, она до конца дней своих не забудет этой ужасной ночи. Дорога до кладбища не была протоптана – давно уже здесь не хоронили людей; тяжело шла тележка, тяжело дышал Франсуа Ланге.

– Может, отдохнуть вам, отец? – Мария взглянула на него.

– Не время, дочка, не время, выспимся ещё. Закопаем его и пойдём.

Ланге знал, что сегодня никто не уснёт – ну, если только Жоэль.

Издали показались надгробные камни; они маячили в темноте между деревьями и низкими оградами. Франсуа Ланге открыл калитку, подхватил тележку с покойником, которую еле удерживала Мария, и тихо поплёлся меж могил. Это было старое кладбище: почти все надгробья голые, одни надписи стёрлись, не разобрать, другие покрылись мхом и чёрной плесенью, и будто не лежал под ними никто – ни имён, ни дат. Ничего вскоре не останется, думал святой отец; нужно им будет, они и кладбище сровняют с землей. Никто им уже не указ – ни живые, ни мёртвые.

Дома высокие, многоэтажные, давно надвигались на них с города, съедая по гектару леса за год. После поднялись жители, и рубить перестали, но нашли их пустырь; кто-то выкупил землю – значит, кто-то продал. Ланге и не знал, что эта земля была чья-то; для него всё, что ни есть, – божья земля.

Найдя укромное место возле двух покосившихся надгробий, они остановили тележку. Та заскрипела, наклонилась набок, тело вывалилось и шлёпнулось на траву лицом вниз.

Земля была податливая, мягкая, словно сама природа помогала спрятать им улики. Падре с Марией работали лопатами, Жоэль смотрел в пустоту, будто видел что в глубине леса, – он всегда так смотрел туда, куда не посмотрят другие.

«Что он там видит?» – думала Мария, облокотившись на черенок; руки её устали и разболелись от плеч до запястий.

Жоэль, ещё недавно так осмысленно колотивший этого негодяя, так яростно крича, сейчас бессмысленно смотрел сквозь неё. Опять он её не видит. Бедное дитя… И хоть и был этот ребёнок высок и статен, видела она в нём лишь мальчишку лет десяти.

– Если тело найдут, – сказала Мария, воткнув лопату в мягкую землю, – я не выдам Жоэля, скажу, что сама…

– Не смей, – одернул её Ланге, – и не думай об этом.

Он уже решил, что, в случае чего, сядет сам. Хотя кто будет искать этого типа… наёмников никто не ищет.

Хорошо пахла земля; не было в этом месте ни тревоги, ни страха. «Успокоились все», – думал Ланге.

– Как здесь мирно, отец, – сказала Мария.

– Потому что кладбище старое, нет здесь уже ни горя, ни страха, и никого нет. Даже тех, кто помнил усопших, давно забрала к себе смерть.

Вдали громыхало волнистое небо, словно катало огромные бочки. Над лесом кружили, кучкуясь, птицы, большая стая чёрных ворон; вмиг заглушили они все звуки – и ветер, и грохот сгустившихся туч, и шелест сплетённых меж собою ветвей.

– Ненасытные птицы, – смотрел на них падре, – давно для них не было здесь добычи…

Чёрные точки опускались всё ниже, кружились, садясь на костлявые ветви, облепили деревья, смотрели на них.

Не думал никогда Ланге, что придётся ему вот так хоронить человека; хотя разве это человек… Падре всадил лопату в землю. Вырыли они не глубоко – Мария ослабла, да и у падре уже не осталось сил. Отец Ланге приподнял тяжёлое тело за грузные окаменевшие плечи, Мария взялась за ноги – так и скатили в яму; тележку свалили туда же. Покойник лежал в земле с открытым в посмертной гримасе ртом.

– Это что же, вся земля ему в рот попадёт? – спросила Мария.

– Нехорошо, – протянул падре.

Он стащил с покойника ботинки, снял носки, перевязал один с другим и подвязал ими челюсть. В кармане своей рясы нашёл платок, стряхнул его, расправил и накрыл им лицо покойного.

Могилу засыпали землёй. Дождь накрапывал мелкими каплями, после крупнее – и полил. Он будто смывал всё – и кровь на траве, и следы от тележки, что вели бороздой от кладбища к дому, и их всех очистил – Марию, падре и даже Жоэля; тот, казалось, и не заметил дождя. Вдруг что-то треснуло, громыхнуло над ними; Мария вздрогнула, падре бросил на землю лопаты.

– Не стойте под деревом, убьёт! – крикнул он.

Гром разразился пугающим шумом, ударил по лесу, сверкнул выше крон. Мария подбежала к Жоэлю, но тот и не двигался с места, будто прирос к могильной земле. Падре кричал, чтоб уводила парня. Мария не слышала ничего. Гром оглушал грозовыми раскатами. Треснуло дерево – и загорелось, вмиг осветив все белые плиты, что, как призраки, стояли вокруг. На землю упали мёртвые птицы, прямо под ноги ей и Жоэлю. Жоэль вскрикнул и побежал; Мария бежала за ним. Падре некуда было спешить; он поднял намокшие лопаты металлическими остриями вверх, да так и пошёл, будто надеясь, что кара настигнет его прямо сейчас. Молнии били в мокрую землю, но ни одна не попала в него.

– На всё воля Божья, – вздохнул тогда падре.

Где-то вдали бежали его дети, догоняя друг друга, так же