умеряется другими связями и в которых складываются отношения между людьми, никак не контактирующими во время работы[159]. Документы, которыми мы располагаем для Сантены, не позволяют сделать однозначного вывода, но из них можно вынести впечатление, что по меньшей мере умирающие видели в компаниях олицетворение упроченной солидарности, регламентации и урегулирования разногласий, связанных с престижем. И это один из аспектов, часто обращающих на себя внимание в двусмысленном мире нормативов данного крестьянского социума. В причастности к приходской ассоциации еще при жизни сочетались благочестие, борьба за утверждение в должности компании, символическое выражение светской позиции. Однако нередки и случаи, когда человек оставлял деньги нескольким компаниям, будучи приписанным лишь к одной из них, или записывался в одну, но оставлял больше денег тем, в которых не состоял: по крайней мере в минуту смерти преобладает мотив солидарности. Всего речь идет о пяти компаниях: Суффраджо, Розарио, Дисциплинанты, Тела Господня, Умилиатки. В таблице 6 на основании 146 завещаний показано, каким братствам завещали средства в каждом конкретном случае.

Таблица 6. Завещания компаниям (1678–1707)

Мы видим гораздо больше случаев завещания нескольким компаниям, хотя завещатели, как правило, состояли лишь в одной. Возможно, кроме собственной компании, они хотели оставить нечто тем, которые в светском и партийном отношении были наиболее одиозными, дабы достичь равновесия в религиозном смысле, выходившем в момент смерти на первый план. Впрочем, несмотря на такой разброс позиций, 53 завещания показывают, что предпочтение отдавали более щедрому пожертвованию одной из компаний (в 24 случаях их делали только одному братству, а в 29 — нескольким, но в разном объеме). Более чем в половине случаев это предпочтение было направлено на корпорацию Тела Господня (28) и только в 11 — на Дисциплинантов. Если попытаться установить связь между завещаниями и принадлежностью к социальной группе, то кое-что можно отметить: издольщики в своих дарениях предпочитают компанию Тела Господня, но их пожертвования Дисциплинантам почти столь же многочисленны; нотабли выбирают Дисциплинантов, хотя и они нередко жертвуют корпорации Тела Господня; бедные крестьяне и все остальные в целом более явно привязаны к последней; наконец, женщины, что естественно, отдают очевидное предпочтение особым компаниям, Розарио и Умилиаток, независимо от того, к какой социальной группе сами принадлежат; они жертвуют и братству Тела Господня, но практически никогда Дисциплинантам[160].

И последнее общее соображение: с течением времени наблюдается относительно постоянный прирост размеров милостыни, то есть непохоже, что значение отдельных компаний в глазах сантенцев, составлявших завещания, менялось. Впрочем, с одним для нас очень важным исключением: в период 1687–1696 гг., когда Кьеза вел пропаганду в пользу Дисциплинантов (если верить его словам), число завещаний, упоминающих эту компанию, резко сократилось, и она оказалась на одном из последних мест, перед братствами Святейшего Причастия (Тела Господня) и Умилиаток, которые в процентном отношении никогда не играли существенной роли в духовной жизни общины. По-видимому, здесь сказалась функция контроля, который верующие осуществляли над деятельностью священника посредством компаний. Если поводы для размежевания или объединения в социальной жизни местечка становились менее явными, возникала четко выраженная реакция, которая выступала результатом, так сказать, негативного ответа на злоупотребления Кьезы[161].

При более тщательном поименном анализе выявляется некоторая специфика семейных позиций: например, полное отсутствие компании Дисциплинантов в завещаниях семейств Тезио, Раццетто, Романо и Кастанья, — как мы видели, это нотабли, связанные друг с другом многими узами и враждебные Кьезе. Однако издольщики Бенсо часто принадлежали к Дисциплинантам, а издольщики Тана — к братству Тела Господня, вопреки ожиданиям, которые должны были возникнуть у нас вследствие связей Кьезы с семьей Тана.

В целом эта картина полезна лишь с точки зрения понимания двойственности политической игры и расстановки сил: борьба фракций постоянно то затихала, то усиливалась, будучи временами завуалированной, временами явной, из‐за чего такая серьезная возможность групповой организации, как создание приходских ассоциаций светских лиц, однозначно использовалась лишь в ослабленной форме контроля, осуществляемого коллективами участников компаний и выражавшегося через раздачу милостыни и составление завещаний.

Тем не менее группы и фракции существовали, и на это указывают вполне очевидные признаки. Термин «фракция», который я здесь использую, чтобы обрисовать неустойчивый, непостоянный характер таких объединений[162], выражает стандартный способ политической организации соперничества за наличные ресурсы в ситуации быстрых перемен, сложившейся в Сантене в конце XVII в. В силу горизонтального, по социальным слоям, и вертикального, по клиентелам, характера внутренних разногласий, а также сплачивающих и корпоративных побуждений по отношению к внешней среде рождались случайные и противоположные расстановки сил, но они были связаны не столько с борьбой за иную организацию системы принятия решений и лидерства, сколько с утверждением частных интересов в стабильной, по существу, социальной структуре. Как следствие, появление фракций и их неформальное разрастание в публичном выражении представляются эпизодическими фактами, связанными с фазами процессов и конкретными событиями, хотя в них проявлялись глубокие и устойчивые интересы отдельных групп. Мы уже упоминали самый яркий пример: нотабли, которые выдвинули обвинение Кьезе в 1694 г., принадлежали к тем же семьям, которые подписали прошение об объединении с Кьери за пятьдесят лет до названных событий: это были Тезио, Саротто, Торретта, Тоско и Грива.

Глава седьмая

Внешняя сторона власти: мир в феоде

Теперь можно вернуться к началу нашего исследования. В 1697 г., через три года после процесса, который привел Джован Баттисту на скамью подсудимых церковного трибунала за злоупотребления на должности приходского викария, он снова попадает под суд, и именно с этого момента начался мой рассказ.

Что происходило после оправдания на первом процессе и возвращения Кьезы в Сантену в качестве приходского священника в 1694 г., мы не знаем; определенно известно, что он сразу же приступил к своим исцелениям: сначала в виде опытов — затем во все более широком масштабе; сначала в деревнях за пределами своего прихода — затем и в Сантене; сначала практикуя на безымянных массах несчастных, калек и подагриков — затем на лицах, принадлежащих к более зажиточному сословию: врачах, священниках, аптекарях; сначала на людях — потом и на животных; сначала в одиночку — затем прибегая к различным ритуалам, с помощью двух духовных лиц, священника Витторио Негро и клирика Бьяджо Романо, происходивших из семей сантенских нотаблей. Обо всем этом я уже рассказывал, и добавить особенно нечего, разве только то, что Кьеза, как кажется, тоже стал частью описанного мной идеологического механизма, направленного на упрощение причин и объяснение бед и несчастий любой ценой. Таким образом, я не думаю, что он занялся изгнанием бесов в поисках