Как бы там ни было, ни малейших истерических ноток в ееголосе не чувствовалось, а это уже кое-что…

— Полина… — произнес он в пространство, так, словно ине к ней обращался.

Следовало удостовериться — вдруг она все-таки никакая неПолина?

— Что? — тут же отреагировала она.

— Объясни, наконец, что стряслось, — сказалПетр. — У тебя был такой голос…

Она молча курила, потом аккуратно погасила окурок в старойкерамической пепельнице, не глядя Петру в глаза, сказала:

— Так удачно получилось… Я тебя не видела целых тринедели.

— И что?

— Я от тебя освободилась, — старательно уводявзгляд, тихо произнесла Полина. — По-моему, освободилась наконец… Покрайней мере, набралась смелости разорвать все к чертовой матери…

Петр помалкивал — как и надлежало в его положении. Не знаяподробностей их отношений, лучше помалкивать с умным видом…

— Что ты молчишь?

— А что прикажешь говорить? — пожал плечамиПетр. — Если уж ты «набралась смелости», вряд ли удастся остановить…

— А ты хочешь меня остановить? Вернуть? —прищурилась она с вызовом. — Что-то не похоже. Правда, у тебя нафизиономии скорее облегчение читается…

«Угадала, — мысленно поаплодировал ей Петр. — Он,может, и пытался бы тебя остановить, но я-то не он. И решительно непредставляю, каким чудесным макаром уговорить тебя вернуться к Пашке, потомучто ничегошеньки о тебе не знаю. Кроме одного — какое-то время ты с „маэстроПабло“ активнейше сотрудничала…»

— В общем, я ухожу, — выпалила она, то лиободренная его молчанием, то ли разозленная. — Совсем. Это ужеокончательно.

"О женщины, вам имя — вероломство… — процитировал онмысленно классика.

— О жены. порожденье крокодилов. Уходить-то ты уходишь,решиться-то ты решилась, но тебе чертовски хочется, чтобы разрыв произошел вполном соответствии с вековыми канонами — скандал, долгая перепалка, выяснениеотношений".

— У тебя кто-то появился? — спросил он спокойно.

— Представь себе. Нет, ну почему ты сидишь с каменнойрожей?

— Милая, мы же цивилизованные люди, — сказал Петр,ухмыляясь про себя, — слава богу, выяснение отношений лично его ничуть некасается…

— Ты серьезно? Вот так, спокойно, благословишь?

— Полина, у меня дел невпроворот, — сказал Петр усгало. — И хлопот, и неприятностей. Мне бы не хотелось тебя терять, почеловек-то ты взрослый, если решилась и все взвесила — что тут скажешь?

Полина, прикурив новую сигарету, всматривалась в него стягостным подозрением, словно ждала подвоха. Петр молчал, старательно изображаявсем своим обликом доброжелательный нейтралитет, хотя, признаться, ему былочуточку смешно. Ситуация скорее водевильная — никаких особенных сложностей,никаких напрягов…

— Ты на себя не похож, вот что, — сказалаПолина. — Положительно, не похож. Другой человек.

— Это плохо?

— Это удивительно.

— "Ведь это же просто другой человек"… — тихопропел он. — А я — тот же самый… Я — тот самый, Полина. Это ты сталакакая-то другая.

Полина сделала две последних затяжки, на сей раз примялаокурок в пепельнице уже не столь утонченно:

— Паша, если бы я верила в чудеса, сказала бы, что этоне ты — двойник, копия, непонятно кто…

Петр чуть не оглянулся на охранников — нет, слава богу, неслышат, она говорит тихо. Да и услышали бы — что изменится? Мало ли что можетнаплести экзальтированная дамочка, взбрыкнувшая любовница, явившаяся объявить оразрыве на вечные времена? А вообще-то, она молодец. Первая и единственная покачто подметила неладное…

— Полина, тебе не кажется, что это отдает каким-тодетством? — пожал он плечами. — Двойники, копии…

— Ну… — сказала она почти жалобно. — Может быть. Вголову лезет жуткая ерунда… Я-то думала, ты начнешь бегать по потолку… Что,авария и легкая травма головы так меняют человека?

— Выходит, меняют.

— Может, ты и фотографии отдашь? «А голосок-тодрогнул, — отметил Петр. — Точно, завела кого-то. И, как водится,хочет все забыть».

— Бога ради, — пожал он плечами. — И негативытоже. Поиграли и хватит. Я запамятовал номер твоего кабинета, уж извини.Напомни мне, завтра приедет кто-то из них, — он мотнул головой в сторонубдительно замерших охранников,

— отдаст все…

— Шестьсот пятнадцатый, — выпалила она, нерассуждая.

— Вот и прекрасно. Завтра. Это обещание он собиралсявыполнить честно — что поделать, Пашку придется попозже поставить перед фактом.Вряд ли что-то удастся склеить, это полный и окончательный разрыв, по нейвидно.

— Как-то не по себе, — озадаченно призналасьона. — Так и тянет…

— Сцену устроить? — понятливо подхватил он. —Не стоит, Полина. Потому что это будет бездарная пародия на «ИванаВасильевича». Который меняет профессию. Помнишь, там в самом начале есть нечтоподобное?

— Да, действительно… — бледно улыбнулась она. —Что ж, ты меня приятно порадовал, Паша. Тем, что вот так все воспринял. Я тебяочень прошу: давай и в дальнейшем придерживаться этого стиля. Все кончено. И ненужно возле меня… появляться. Вот, забери. — она похлопала ладонью по«дипломату». — Добросовестно хранила, как ты и просил, но теперь —возвращаю. Все, наверное?

— Наверное, — сказал он, вставая. — Полина, ятебе искренне желаю счастья. Прости, ежели что было не так… Завтра приедетпарень с пакетом, можешь не беспокоиться. Всего наилучшего!

И первым вышел из тупичка-ниши. Полина провожала егоудивленным, прямо-таки растерянным взглядом, но он побыстрее двинулся клестнице, помахивая тяжелым «дипломатом». Не стоило уделять чужим сложностяммного времени — со своими бы собственными разобраться…

Что в «дипломате», определить с ходу не удавалось. Явночто-то тяжелое. Не звякает, не перекатывается, портфель набит плотно…

Бомба? По размышлении он отбросил эту мысль, еще не подъехавк «Дюрандалю». Полина вела себя так, словно никуда не торопилась, охотнопосидела бы с ним еще, по неисповедимой женской логике сопроводив разрывдолгими задушевными беседами. Разумеется, ее могли использовать втемную… Нет, иэтот вариант не проходит. Испуганной она вовсе не выглядела. К тому же он мог ине приехать в пароходство. Следовательно, устанавливать бомбу на какое-тоопределенное время — чертовски рискованно.

Впрочем… Если предполагать вовсе уж изощренное коварство —точнее, твердый профессионализм, бомба там вполне может оказаться. Поставленнаяне на время, а, скажем, на открывание. Поднимешь крышку — и соскребай тебя спотолка…