маленький, в меру упитанный мужчина со слабой мускулатурой. Цвет кожи бледный, в лице желтоватый. Редкие волосы. Заостренный, довольно маленький череп, почти нет затылка. Своеобразно морщинистое, перекошенное лицо, узкие щелочки глаз, мясистый, выступающий нос, поразительно маленький подбородок. Глубокая носогубная складка. Рот сжатый, широкий. Стереотипная улыбка. Внутренние органы в норме. Коленный сухожильный рефлекс повышен, иногда клонус. В остальном неврологическое состояние хорошее.

Гейдельбергская экспертиза поставила диагноз «паранойя». На вопрос об общественной опасности она отвечает, что хотя у таких больных не исключены насильственные действия, но у К., который к тому же отрицал свои угрозы как несерьезные, вероятность этого довольно мала, поскольку он больше слабая, чем энергичная натура. Продолжительное незаметное наблюдение, однако, необходимо.

Несмотря на это, К. был сначала на несколько дней переведен в тюрьму и затем в земельную клинику. В первые дни его пребывания там он написал объемную автобиографию, из которой приведены предложения, относящиеся к последним событиям (Земельный суд решил передать его для наблюдения психиатрической клинике): «Чтобы избежать именно этого, самого ужасного, я отправился в Швейцарию к сыну и надеялся там, в изгнании, закончить мои часы. Но это было невозможно, из-за поведения сына мое пребывание стало невозможным, я не хотел быть ему в тягость; позже отправился к брату в Страсбург, где меня арестовали и отправили в сумасшедший дом. Я прибыл туда скорее мертвый, чем живой. Сердечная болезнь, о которой я говорил вначале, усиленная, наверное, грустью, печалью и тоской по дому, становится все более заметной. 28 января меня оттуда забрали и содержали в заключении в тюрьме в К. 10 дней. И здесь я почувствовал дальнейшее усиление этого недуга: так что в первые три ночи несколько раз думал, что задохнусь или со мной случится сердечный удар. Оттуда я был переведен в больницу и спустя восемь дней, транспортирован в Й., где я теперь, как настоящий сумасшедший, смотрю навстречу довольно печальной, но, к сожалению, неизвестной Богу, поэтому еще более огорчительной, судьбе. Каждодневно, даже ежечасно молю дорогого Бога о возможно скорейшем избавлении. Я чувствую ежедневно, вследствие грусти, печали и несказанной тоски по бедным малышам, как все больше иссякают мои силы. Мои, изготовленные с таким невыразимым трудом, усилием и затратами часы, завершение которых могло бы спасти всю семью, по крайней мере в денежном отношении, видимо, окончательно обречены на гибель, на незавершение. Отрезанный и покинутый Богом и людьми, как заключенный, знать о нужде и нищете бедных безвинных детей и, к сожалению, несмотря на обязанность и совесть, несмотря на все желание, не иметь возможности ничем абсолютно помочь, это больше, чем я, бедный слабый человек, был в силах вынести. Часто уже я считал от этого, что нужно бояться, что печаль и тоска по дому сведут меня с ума, доведут до настоящего помещательства».

В тюрьме, госпитале и в больнице для неизлечимых больных К. вел себя спокойно, благоразумно, никогда не сопротивлялся. В любое время он был полностью собран, в курсе всего. Он никогда не считал себя больным, болезненно переживал, как его обвели вокруг пальца и явно подавлял большое внутреннее возбуждение. Он вел себя в последующем развитии дела образцово, никогда не навязывался, но охотно рассказывал о своих часах, если его об этом спрашивали. Он с благодарностью принимал, что ему предлагали, проводил свое время за чтением и кроме упомянутой автобиографии написал длинное защитительное послание. Он охотно занимался ремонтом часов. По настроению он чаще всего был глубоко печален. Интернирование он переносил только с болью, не видел конца нищете, считал, что его сердечная болезнь ужесточилась в последнее время вследствие горя, и ему придется умереть еще в клинике. Несколько раз он жаловался снова на ночные приступы чувства стеснения.

При выписке (23 мая 1896 г.) он опять уверял в своем душевном здоровье. Но именно для него, якобы, на этом свете нет больше справедливости. Он знает, если он опять скажет слово, его снова посадят в сумасшедший дом, так как у него 100 соглядатаев.

С того времени К. постоянно пребывал в своей родной деревне и работал часовым мастером, живет там и теперь. В целом у него все было хорошо, он кормил себя и свою семью, у него больше не было серьезных конфликтов, но без беспокойств все же не обходилось. Свои бредовые идеи он не забывал никогда, как покажет наш дальнейший рассказ. 16 ноября 1898 г. совет общины жалуется, что К. сильно порочит репутацию бургомистра во всей округе, беспрестанно утверждая, что тот раньше постоянно вставал ему поперек дороги, мешая при изготовлении часов, и способствовал его заключению во вторую клинику. В 1899 г. К. неоднократно упоминается в газетах за свое мастерство и из-за вызывающих интерес теперь уже законченных больших астрономических часов.

16 февраля 1899 г. К. подает ходатайство в окружное управление о предоставлении ему права знакомства с делом. По его словам, он с большими усилиями и жертвами завершил работу над своими часами и, конечно, очень хочет продать их. Часто он вел переговоры, «но всегда, еще прежде, чем доходило до завершения, дело почти необъяснимым образом превращалось в ничто». Один торговый агент имел с этими часами такой же опыт и, наконец, как он, заметил, «что, вероятно, принятое “объявление сумасшедшим” или слухи о нем лишали тех покупателей необходимого для покупки такого дорогого предмета доверия». Он обратился поэтому, чтобы правдиво описать свои переживания, чтобы опровергнуть эти слухи. Однако в его голове не сохранились даты, и он хотел бы поэтому сориентироваться по делу. Если ему в этом будет отказано, ему придется писать из головы и заполнять пробелы по возможности обоснованными предположениями. Окружное управление объясняет ему, что «объявления сумасшедшим не было, поэтому это не может препятствовать ему при продаже часов. Оно выражает готовность помочь ему при финансовой утилизации его часов, о завершении которых оно услышало с радостью.

Поэтому поводу окружное управление высказало (6ноября 1901 г.) следующее суждение: «Не пройдя обучения в профессиональной школе, он приобрел в области производства часов прямо-таки удивительное мастерство. Доказательство своих выдающихся способностей К. предоставил изготовлением настоящего шедевра, астрономических часов. Для обеспечения возможности исполнения этого произведения он многократно получал поддержку правительства, поскольку его имущественное положение довольно скромное».

В 1902 г. бургомистр сообщает, что дела К. идут довольно хорошо, однако, он еще, как и раньше, при любом случае сразу становится возбужденным и очень раздражительным. У него еще те же навязчивые идеи.

Многократно высшие государственные власти серьезно занимались вопросом покупки этого произведения музеем или т. п. Вероятно, больше можно объяснить случайными обстоятельствами, а не недостаточной