велел мастерам написать: «Кто бы ты ни был, если ты хочешь превозносить достоинства этих дверей, восхищайся не золотом и не стоимостью, но мастерством работы. Сияет благородное произведение, но, благородно сияя, произведение способно освещать умы, так что они могут восходить сквозь истинное сияние к истинному свету, к которому Христос есть истинная дверь»[6]. В Светлые века зритель мог аллегорически перенестись в другое место, прямо на небеса — благодаря сакральному замыслу, в соответствии с которым строители соборов создавали пространства, приумножающие свет.

Но власть и красота меняются. Реконструкция Сен-Дени вызвала своего рода архитектурное состязание в Париже и его окрестностях в конце XII и начале XIII веков. Когда Париж стал центром королевской власти, его районы начали соперничать за королевскую милость, за право быть главным местом связи монархии с божественным началом. Первыми выступили епископы Парижа, которые решили перестроить собственную церковь, собор Нотр-Дам, как только завершилась реконструкция Сен-Дени.

Собор, который завершили почти столетие спустя, примерно в 1250 году, отличался от того культового сооружения, которое по трагической случайности загорелось в апреле 2019 года. Он представлял собой последовательный архитектурный манифест, повествующий о роли Девы Марии («Нотр-Дам» означает «наша госпожа», то есть Богородица) в истории спасения и о том, как епископы Парижа сохранили ее наследие и соотнесли Деву Марию с Парижем и королевством в целом.

Оглядываясь на голый камень и величественную пустоту средневековых церквей, мы забываем, что они, так же как и каменный крест на поле в Британии, предназначались для восприятия всеми органами чувств. Для прихожанина украшенный скульптурой каменный фасад представлял собой, по словам Ребекки Бальцер, «гигантский рекламный щит, графическое изображение всего, что посетителю нужно знать о спасении». Фасад собора Парижской Богоматери рассказывал историю от царей Израиля и Иудеи до вочеловечения Христа, от Дени (первого епископа Парижа) до Страшного Суда. Войдя, посетители ощущали запах благовоний. Они слышали божественную литургию, в которой говорилось о связи Пресвятой Богородицы с Парижем XIII века через его епископа и через епископа же — с королем. Пройдя дальше, они, возможно, направлялись к склепу, где хранились мощи святых — осязаемые, реальные (церквям часто приходилось выставлять охрану вокруг реликвий из опасения, что посетители в набожном исступлении будут буквально откусывать драгоценности от реликвариев, кусочки ткани или даже кости). А стоя внутри пустого нефа, особенно в солнечный день, прихожане видели цвет на своей коже.

В готических сооружениях все устремлялось вверх — своды нефов возносились на высоту десятиэтажного дома. Стрельчатые арки и внешние опоры, аркбутаны, уменьшили вес потолка и распределили его наружу, позволив стенам из монолитных и массивных стать легкими и воздушными. В мире, сделанном из дерева, камень производил впечатление, но еще важнее был свет. Позволить солнечному свету проникать внутрь, позволить интерьеру сиять означало овладеть чем-то божественным. Поэтому на смену тяжелым каменным стенам пришло сияющее цветное полупрозрачное стекло.

Христианские церкви ориентированы с востока на запад, с входом на западе и алтарем на востоке. В большинстве соборов витражи обрамляли неф с севера и юга, притом на северной стене были представлены сцены из христианского Ветхого Завета, а на южной — из Нового. Этому было теологическое объяснение: в Париже, как и везде в северном полушарии, южная сторона любого здания получает больше солнца, поэтому Новый Завет будет освещен, даже если Ветхий Завет останется в тени.

Кафедральный собор в Париже привлекал внимание не только из-за епископа и самой постройки. Примерно с 1100 года элитные образовательные центры стали перемещаться из местных монастырей в соборы и города, где они располагались. Благодаря урбанизации, стабильной экономике, более организованным религиозным и политическим системам, города становились все привлекательнее для получения образования. Выпускники новых кафедральных школ пользовались большим спросом у элиты, которой нужны были помощники в мире растущей грамотности и более сложных форм религиозного и светского права. В XII веке школа при соборе Парижской Богоматери по-настоящему сияла благодаря блистательным молодым мужчинам (и женщинам!), которые стекались сюда со всей Европы.

В 1200 году произошла драка в трактире. Немецкий студент и его друзья, студенты кафедральной школы, жившие на левом берегу, вышли купить вина. Трактирщик, вероятно, попытался обмануть студента, разозлил компанию друзей (которые, как ни странно, были к тому времени уже пьяны), и те на него напали, устроив в заведении погром. Трактирщик обратился за помощью к властям, и те направили на место происшествия солдат, которые вступили в рукопашную схватку и в отместку убили нескольких студентов. Преподаватели в знак солидарности со студентами отказались работать и пригрозили перевести школу в другое место, если король не обеспечит правосудие. Он обеспечил. Представители светских властей и солдаты попали в тюрьму, а король Филипп II Август (1180–1223) издал указ, защищавший школу, ее преподавателей и студентов. Король признал, что преподаватели и студенты школы в Нотр-Даме как коллектив должны пользоваться законными правами. Мы бы могли назвать их «корпорацией». Они называли себя universitas.

Хотя этот термин официально не применялся к школе до конца XIII века, Парижский университет продолжал пользоваться королевской поддержкой. Но поскольку школа выросла из собора, епископ и его чиновники по-прежнему хотели держать этот коллектив под контролем.

А затем случилась очередная драка в трактире.

В 1229 году другая компания студентов вступила в спор с трактирщиком из-за цены на вино. Их без лишних церемоний побили, но на следующий день они вернулись, чтобы отомстить, и разгромили трактир. История не повторяется в точности, но иногда отзывается эхом. Королева Бланка Кастильская, регентша при своем сыне, короле Людовике IX, приказала арестовать студентов, и королевские сержанты пронеслись по студенческому кварталу, ранив многих и убив нескольких. Преподаватели снова встали на сторону студентов и потребовали справедливости. Однако на этот раз королева, папский легат в Париже и епископ Парижа им отказали. Хотя, по словам летописца той эпохи Матвея Парижского, дело было в «пенисе легата» (по слухам, у него был роман с королевой). У всех троих имелись свои причины выступать против университета: королева отдала первоначальный приказ, епископ и легат хотели обуздать растущее влияние школы. Коллектив — universitas — распался. Магистры и студенты покинули город весной 1229 года и поклялись не возвращаться как минимум в течение шести лет. Некоторые продолжили учебу в других кафедральных школах Франции, другие поступили в Оксфордский университет, а третьи отправились домой в Италию или Испанию.

Король, королева и папа римский боялись закрытия университета, поскольку школы уже тогда были залогом процветания и престижа местных сообществ. Кризис разрешился только в 1231 году, когда папа издал указ, который фактически признавал право университета на самоуправление и ограничивал