– Какие новости, святые отцы? – спросил я.

Кардинал ответил нехотя:

– Пока знакомимся с происходящим. Сравниваем с тем, что было. Проверяем работу священников под управлением отца Дитриха. Хотя и к вам появляются первые вопросы…

– Первые уже были, – напомнил я, не утерпев.

– То были еще не вопросы, – сказал он сухо.

– А что, осмелюсь спросить?

– Так, знакомство. А сейчас вот уже действительно вопросы…

– Например? – спросил я.

Нехорошее предчувствие кольнуло грудь, кардинал переложил с места на место бумаги, как мне показалось, совершенно бесцельно, словно давая самому себе время то ли собраться с мыслями, то ли поточнее сформулировать то неприятное, что решил сказать вслух.

– Пока выяснилось, – проговорил он, взгляд его из тусклого стал пронизывающим, – что вы, сэр Ричард, очень редко обращаетесь к Господу с молитвами.

Отец Габриэль уточнил:

– Ваше высокопреосвященство, вы очень смягчаете формулировки. На самом деле сэр Ричард вообще не был замечен за вознесением молитвы Господу.

Кардинал кивнул:

– Поправку принимаю. Что скажете на это обвинение, сэр Ричард?

Во мне начало ощетиниваться где-то глубоко внутри, но я чувствовал, как острые иглы начинают медленно пробиваться наружу.

– Это в самом деле обвинение? – осведомился я как можно сдержаннее.

– Скажем, – уточнил кардинал, – пока только выяснение обстоятельств. Может быть, предпочитаете молиться только наедине?

Я ощутил подвох, помощь со стороны этого человека больше похожа на ловушку.

– Молитва, – проговорил я, тщательно подбирая слова, – это просьба об аннулировании законов Вселенной, установленных Творцом, от лица единственного просителя, по его собственному признанию в той же молитве, недостойного. К сожалению, в нашем мире многие смотрят на Господа Бога как на слугу, который должен сделать за них всю грязную работу. И еще я одну истину понял за свою недолгую жизнь: чем ленивее и глупее человек, тем чаще он беспокоит Бога.

Они переглянулись, на лицах прелатов я видел откровенное недовольство и недоброжелательство. В глазах Габриэля я вообще прочел крупными буквами: сперва человек начинает молиться все меньше и меньше, а потом и Церковь ему не понадобится!

– А не гордыня ли вещает в вас, сэр Ричард? – спросил кардинал. – Как насчет левой щеки? Если вас ударят по правой, вы ее подставите?

Я хотел было сказать, что да, подставлю, а как же, кто же спорит с Евангелиями, но посмотрел на победоносное выражение на лицах всех троих, ответил зло:

– Если подставить вторую щеку, понадобится и третья.

Кардинал некоторое время сверлил меня взглядом, я чувствовал его режущую кромку, в самом деле чувствуется боль, сцепил зубы и терпел, уверяя себя, что мне только кажется, святые отцы тоже уставились в меня нехорошо, даже перестали двигаться, забыв про бумаги в руках.

Взгляд кардинала потерял остроту, словно его хозяину пришла другая мысль, я не успел перевести дыхание, как отец Габриэль произнес жутковато спокойно:

– Вы как-то заявили по прибытии, что вам явился светлый ангел.

– Да, – ответил я. – Он мне действительно явился.

Отец Габриэль с торжеством перевел взгляд с меня на кардинала:

– Ваше высокопреосвященство, какие еще могут быть доказательства непомерной гордыни этого человека?

Отец Раймон взглянул на меня с сочувствием, но промолчал, а кардинал проговорил снисходительно:

– В появление ангела я могу еще поверить… Но никто не может точно сказать, на чьей он стороне. Простой народ в своей дикости полагает, что свергнутые ангелы сразу потемнели, но это не так, как вы понимаете. Они потемнели в душах своих, еще когда задумали восстать против Господа, но с виду оставались все такими же светлыми, сияющими и сверкающими. Как остаются и сейчас.

Отец Габриэль сказал, разжевывая мне умности кардинала:

– Потому вы не в состоянии сказать точно, от Господа был тот ангел или от Сатаны.

– Могу, – возразил я. – Ангел Тьмы не станет славить имя Иисуса и не скажет, что Господь был прав.

Кардинал заметил:

– Тогда какой смысл в явлениях таких ангелов, если не скажут ничего нового?

Я покачал головой:

– Простите, ваше высокопреосвященство, но человек слаб, все мы нуждаемся в поощрениях. Пусть ангел просто похвалит, это уже немало. У человека из ничего прибывает сил и рвения.

Он поморщился:

– Однако я посоветовал бы вам впредь не… видеть во сне ангелов с посланиями. Лучше спите спокойно и крепко. Такие спорные видения оставьте духовным лицам.

– Хорошо, – ответил я покорно. – Не осмелюсь даже напоминать вашему преосвященству, что я, будучи паладином, тоже в какой-то мере духовное лицо. Однако вам виднее. Слушаю и повинуюсь святой Церкви. Что-то еще?

– Только один вопрос, – сказал кардинал. – Вы направляете войска в Брабант…

– …чтобы вторгнуться в Гандерсгейм, – добавил я. – И привести ту страну, погрязшую в грехах, в лоно святой, а местами и святейшей Церкви!

– Но есть ли в ваших войсках священники? – спросил он. – Что-то я о них не слышал. Кто вашим воинам разъясняет, за что они, возможно, отдадут вскоре жизни?

Я вздохнул, вот оно, начинается, сказал как можно более убедительно:

– Человек готов умереть за идею… но только при условии, что видит ее не слишком ясно!

Кардинал нахмурился:

– Что-то вы не то говорите.

– Идея не должна быть слишком конкретной, – сказал я убежденно. – В ней должна оставаться недоговоренность, расплывчатость! Она должна быть парящей высоко против солнца дивной синей птицей, иначе потеряется все очарование!

Он надолго задумался, но на лице осталось все то же неприязненное выражение.

– Хорошо, – сказал он, – на сегодня все. Идите, сэр Ричард.

Я поклонился со всем смирением:

– Счастливых снов, ваше высокопреосвященство.

Отец Габриэль не преминул сказать мне в спину со скрытым вызовом:

– Но завтра вызовем снова.

Я вышел в ночь из их домика злой и униженный. Эта сволочь последними словами ухитрилась еще больше испортить настроение. Сперва я даже обрадовался, разговор на этот раз получился совсем даже спокойный, без обвинений, в прошлый раз было куда хуже, а этот гад: ишь, вызовут! И кого? Меня, всесильного майордома, который самого короля загнал в чертову нору и заставил там трястись за свою шкуру!

Над головой темное небо с яркими звездами, но воздух чересчур переполнен вязкими и приторно-сладкими ароматами, душно и противно, на верхних веточках застыли сказочно яркие бабочки, по-южному огромные, непристойно цветные, цветы закрыли чашечки и свесили головки в ожидании утра. Некоторые выглядят настолько тяжелыми, что там внутри наверняка уснул толстый шмель или бронированный, как сэр Растер, майский жук.