немного кружилась. Удача. Шайтан задери, бывает же такое!

Через десять минут в автобус поднялся уже знакомый старшина.

– Семеныч в отдел отчалил, – сообщил он своему сослуживцу. – Нам сказал – еще пошмонать. И этих в отдел.

– Сказал – доставим.

– Ладно. А вот этого? – Он кивнул на Шарифова. – У него паспорт в порядке.

– В порядке, – закивал Шарифов.

Старшина сел на свободное сиденье, подозвал к себе Шарифова.

– Ну что, в отдел на разбор хочешь?

– Нет.

– Сколько дашь?

– Долларов двадцать.

– Ищи дурака. Видишь, сколько голодных. Сто – и разошлись.

– Многовато.

– Тогда тебя в отделе обуют. На все.

Шарифов не мог не отметить, что в этих словах имеется свой резон.

– Ладно, – согласился он. – Сто. Только пьяницу в придачу.

– Вот этого? – удивился старшина.

– Да.

– Тебе он зачем?

– Жалко. Я его домой довезу.

– Может, и остальных возьмешь? – хмыкнул старшина. – За полсотни оптом.

– Мне этого хватит.

Шарифов вытащил стодолларовую купюру. Он носил при себе запас в полтысячи баксов на всякий случай. Подхватил под руку пьяного. Вывел его, спотыкающегося и что-то напевающего под нос, из автобуса. Отвел в сторону.

– Благодетель. Дай я тебя поцелую, – потянулся к нему пьяный.

– Не стоит. – Шарифов поднял руку и остановил желто-зеленую «Волгу» со здоровенной светящейся вывеской «такси» на крыше. Бросил своего неожиданного спутника на заднее сиденье. Сам уселся на переднее.

– Куда? – спросил шофер.

– Тебя куда везти? – встряхнул Шарифов пьяного.

Тот мутно посмотрел на него. Качнул головой.

– Челюскинская, тринадцать… Или четырнадцать.

– Поехали, – кивнул Шарифов таксисту.

* * *

Все утро у Люды Кош в квартире толкались сотрудники журнала «Теленеделя». Фотокорреспондент совал свой длинный нос во все углы роскошной квартиры. Особенно почему-то ему приглянулись туалет и гидромассажная ванна.

– Класс, – приговаривал он. – Отличный кадр.

Люда снисходительно смотрела на него сверху вниз.

– Вот только одного не хватает, – сказал фотокорреспондент, с сожалением оглядывая ванную.

– Чего?

– Хозяйки в ней. В пене.

– Ты чего, малахольный? – грубо осведомилась Люда Кош.

– А что?.. Как продолжение последнего клипа.

– Может, ты меня еще и трахнуть для кадра на диване готов, недоносок?

Фотокорреспондент пожал плечами – мол, не против. Люда, может, тоже была бы не против, если бы этот прыщ хоть что-то собой представлял. Но с такой мордой с женщинами заговаривают, только усердно помахивая стобаксовыми бумажками.

– Обойдешься. – Она окинула его уничижительным взором. – Щелкай быстрее.

Фотокор опять отправился фотографировать туалет. Видимо, у него имелись какие-то противоестественные наклонности.

В это время бородатый и волосатый корреспондент журнала начал терзать Люду всяческими идиотскими вопросами. Была ли у нее собака? Во сколько лет она потеряла невинность? Какие у нее любовные увлечения и есть ли у нее кумиры?

– Говорят, вы часто употребляете слова из, скажем, ненормативной лексики, – задал очередной вопрос журналист.

– Ты что, ох…л? – ответила Люда.

– Значит, употребляете, – журналист черканул что-то себе в блокнот.

– Я? Никогда! – возмутилась Люда Кош. – Меня с детства учили не произносить нехорошие слова.

Журналист с кислым видом сделал еще одну отметку.

Под конец они оба так достали Люду, что она мечтала лишь об одном – чтобы они побыстрее вымелись отсюда. Но никуда не денешься. «Теленеделя» жила на подробных телепрограммах и на описании быта отечественных и зарубежных знаменитостей. И при описании жизни наших звезд главной популярностью у журналистов почему-то пользовались джакузи и ванные комнаты, а также фотографии знаменитостей с их живностью. Попасть в журнал совсем не просто. И не так уж дешево. Но шоу-бизнес держится на рекламе.

– Статью о вас поместят рядом со статьей о Джеке Николсоне, – напоследок сказал журналист.

– Это который на едрену вошь похожий? – скривилась Люда.

– Ну да. Ему тридцать миллионов долларов за фильм платят.

– Зажрался, америкос, – кивнула Люда и захлопнула за журналистами дверь.

Она прошлась по комнате. Уселась напротив зеркала. И уставилась в свое отражение. Взор ее уплывал куда-то. На нее наваливались равнодушие и отупение. Что-то заставляло ее двигаться, где-то выступать, ругаться, улыбаться, торговаться, всячески вращаться в попсовой тусовке. Но это все казалось вторично.

Она просидела с полчаса, не отрывая взора от зеркала. Оттуда на нее смотрел чужой, неинтересный ей человек. Время – оно враг. Потому что осталась одна таблетка. И потому что до приема дозы надо продержаться еще хотя бы два часа. Неизвестно, придет ли Жиган сегодня. Если не придет, это еще можно пережить. Но если он не придет завтра, этот ставший тесным и чужим для Люды мир начнет сдавливать ее, перемалывать, как жернова перемалывают зерна. Потому что это не ее мир. Она больше не принадлежала ему. Ее интересовали лишь фантастические пространства, куда открывает дверь «елочка». И Люда умрет, если эта дверь закроется.

Зазвонил телефон. Люда сбросила с себя оцепенение.

Потянулась к трубке. Звонил продюсер.

– Ну, у тебя были из «Теленедели»? – спросил Давид.

– Были, мать их. – Люда нацепила маску себя в недалеком прошлом. Сила инерции заставляла привычно вести себя в этом мире. Истинное ее «Я» наблюдало как за чужим существом за этой матерящейся, раздражительной, нахальной Людой. – Два полных мудака!

– Это реклама, лапочка. Я бьюсь рыбой об лед. А тебе мудаки не нравятся.

– Не нравятся.

– Люди все сплошь мудаки. Особенно в шоу-бизнесе. Так что не капризничай… Билеты на самолет я взял. Вылетаем в Семиозерск. И, умоляю, не взбрыкивай. Контракт вступил в силу.

– Я полечу туда.

– У меня ощущение, что ты с детства мечтала побывать в этой дыре.

– Пошел на х…, мудак.

– И я тоже в этот разряд попал?

– Ты оттуда и не вылезал.

– И ты тоже очень мила. Ладно, не болей, не кашляй. Голос береги, хотя он тебе и не нужен.

– Чтоб ты членом подавился!

– А. – Тут даже Давид не нашелся что сказать.

* * *

Пока добирались до Челюскинской, пьяница немножко протрезвел и вспомнил, что все-таки его дом четырнадцатый.

– Десятый этаж. Квартира семьдесят восемь, – отрапортовал он, глядя на отъезжающее такси, качнулся и едва не упал, но Шарифов поддержал его.

– Провожу.

– Спасибо, благодетель! – заорал пьяница.

– Да тише ты.

– Тишина, – прошептал пьяница.

Он жил в однокомнатной квартире. Там был кавардак. Тяжело висел кислый запах какого-то пойла. Мебели минимум: кровать, матерчатый диван, несколько расшатанных деревянных стульев и гардероб.

Пьяница плюхнулся на диван и вскоре засопел. Шарифов посидел на кухне, раздумывая об этом подарке судьбы и ища подвоха. Потом он прошелся по квартире, осмотрел каждый уголок, отыскал паспорт хозяина этой берлоги. «Николай Самуилович Кохман. 1959 года рождения». Прописан здесь. По виду – профессиональный алконавт, но из бывших образованных.

Он работал на объекте под Болотниковом. Тепло. Ох, как тепло. И слишком здорово, чтобы оказаться случайностью. Но по практике своей Шарифов знал, что бывают и не такие случайности. Аллах все-таки на их стороне. Надо попытаться.

Шарифов задремал за кухонным столом, уронив голову на руки. Очнулся он, когда на улице рассвело. Утро было туманным и прохладным