– Хотите чего-нибудь? – спросила между тем Марина, подскакивая к холодильнику, стоявшему тут же, в комнате, а не на кухне, где ему положено было бы находиться. Распахнув дверцу, она с опаской, как показалось Павлу, заглянула внутрь, словно рассчитывая обнаружить там мышь, повесившуюся на собственном хвосте от отчаяния и невозможности обнаружить хоть что-нибудь съедобное. Мыши, впрочем, там не оказалось, как и чего-либо другого: на полке стояла лишь банка горчицы, а в пластиковой коробочке лежали подозрительно попахивавшие остатки чего-то, отдаленно напоминавшего лазанью.

– Может, кофе? – сконфуженно предложила журналистка, захлопывая дверцу.

По крайней мере, теперь понятно, как девушке удается сохранять стройность: она выглядела почти прозрачной в своей старенькой футболке, открывавшей ее тоненькие ручки и костлявые локти.

– Кофе подойдет, – кивнул Павел, глядя вслед устремившейся на кухню «хозяюшке».

С другой стороны, Марина Ожегова, на встречу с которой отправил Трофименко Карпухин, выглядела вполне симпатичной, даже привлекательной, с ее короткой, под мальчика, стрижкой на темных вьющихся волосах, большими карими глазами в крапинку и широким ртом, полным мелких белых зубов. Она напоминала Павлу какого-то зверька, шустрого и быстрого, всегда готового к активным действиям. В ее теле не было ни капли жира, и оттого казалось, что она подвижная, словно ртуть в столбике термометра, и вот-вот ускользнет прямо между пальцев, если кто-то попытается ее задержать. Наверное, таким и должен быть настоящий репортер, охочий до сенсаций, а не жирным увальнем с двойным подбородком, каких частенько можно увидеть по телевизору.

В ожидании ее возвращения Трофименко уселся на освободившийся стул. Через минуту Марина возникла в проеме двери с двумя огромными чашками в руках, из которых, как ему представлялось, обычно пьют бульон, а отнюдь не кофе.

– Вот! – гордо провозгласила она, протягивая Павлу одну из «бульонниц». – «Нескафе» растворимый – больше ничего не нашла.

Кто бы сомневался!

Пригубив напиток, Трофименко едва не захлебнулся: Марина решила показать себя щедрой хозяйкой и не поскупилась на сахар. Павел решил, что, если бы у него был диабет, он уже лежал бы в коме.

– Так вы хотели узнать о городских вампирах? – спросила она, в два глотка выхлебав половину чашки под изумленным взглядом Павла.

– Они теперь так называются?

– Ну, надо же было как-то их назвать? – пожала плечами журналистка.

– На самом деле меня интересует тот бомж, у которого вы брали интервью.

– Какой именно? Я со многими разговаривала. Понимаете, бомжи – неоценимый источник информации: они ходят по всему городу, и при этом их никто не замечает, поэтому они все видят и слышат.

– Я имею в виду Антона Нагорнова, – пояснил Павел.

– А-а, того, который якобы видел вампиров! – кивнула Марина. – А что с ним?

– Он пропал – аккурат после того, как поговорил с вами.

– Ну-у-у, – протянула она, – а я-то тут при чем? Он назвал свою цену – две тысячи рублей, и я заплатила.

– А что именно он вам рассказал?

– Вы видели мой первый репортаж?

– Да.

– Вот я все там и пересказала – слово в слово.

– Вы встречались с Антоном после того интервью?

– Зачем? Каков шанс, что он снова увидит тех людей… или вампиров?

– Значит, вы сами не верите, что Антон видел настоящих вампиров?

– Да какая разница, во что я верю? – усмехнулась Марина. – Главное – во что верят телезрители!

– То есть вы хотите сказать, что разворошили осиное гнездо, посеяли панику, но никакой ответственности за это не несете?! – возмутился Трофименко. – Человек, между прочим, пропал – вполне возможно, из-за того, что рассказал вам, а вы и в ус не дуете?!

– Послушайте, – сердито сказала Марина, со стуком ставя чашку на компьютерный стол, – у вас своя работа, у меня – своя, и давайте не будем читать друг другу мораль!

– Сомневаюсь, что вам известно, что это такое, – пробормотал сквозь зубы Павел. – Когда вы получаете информацию от человека, вам наплевать, что случится с ним после?

– Ой, кто бы говорил! – всплеснула руками журналистка. – А вы, менты, как поступаете со своими информаторами? Тянете из них сведения, а потом отпускаете их все туда же, на улицу, и не слишком-то заботитесь о том, замочат ли их в каком-нибудь темном углу за то, что они вам поведали, или нет!

– У меня нет информаторов, – сказал Павел и покраснел: он не собирался отчитываться перед этой девчонкой, но уж очень ему хотелось оправдаться – непонятно даже почему. – Ладно, поговорили!

С этими словами он поднялся и направился к дверям.

– Да погодите вы! – крикнула ему вслед Марина, тоже вскакивая с пола, на котором она все это время сидела, скрестив ноги. – Ну, извините меня, ладно?

Просительная гримаска на лице девушки выглядела так забавно, что Трофименко растерял всю свою решимость и притормозил.

– Давайте все сначала, идет? – предложила журналистка. – Вы спрашиваете насчет этого Антона – что ж, может, я и повела себя как законченная эгоистка, но, понимаете, жизнь у нас, репортеров, такая! Руководству нужны сенсации, а канал наш загибается – что уж тут скрывать. Моя серия репортажей о городских вампирах здорово подогрела наш рейтинг, а Антону я ничего плохого не желала, уж можете мне поверить!

Павел верил: с какой стати девушке желать зла бомжу, которого она практически не знала?

– Давайте хоть кофе допьем, – примирительно добавила она. – А я вам расскажу все по порядку… только если вы сначала объясните, почему вас так интересует Антон, идет?

* * *

– Да что же это такое – все словно взбесились! – возмущенно воскликнул Кадреску, когда Вика поведала ему о причине своего визита. – Только и разговоров что о вурдалаках – того и гляди, народ начнет вооружаться осиновыми кольями и серебряными пулями!

– Да не кипятись ты так, Ленчик, – рассмеялась Вика. – У меня есть причины задавать тебе эти вопросы, уж поверь!

Вика, пожалуй, являлась единственным человеком, которому было позволено называть Кадреску уменьшительно-ласкательным именем.

– Хорошо, – вздохнул патолог, присаживаясь на краешек стола в прозекторской, где и происходил разговор. – Что именно тебя интересует?

– Абсент, я уже сказала. Вернее, его воздействие на организм человека, а также его ритуальное, если можно так выразиться, значение. Я кое-что нарыла в Сети, но мне нужна твоя консультация.

– Абсент… Ну, это редкостная дрянь, если говорить о его вкусовых качествах, – поморщился Леонид. Выражение его лица было таким, словно он в этот момент ощутил вкус напитка на своих губах. – Что еще сказать? Если мы говорим о настоящем абсенте, то это жидкость зеленого цвета, причем только в течение первых нескольких часов после окрашивания напитка травяной смесью. Если требуется сохранить его цвет, необходимо убрать абсент в темное место, так как на свету – и просто со временем – хлорофилл, экстрагированный спиртом из трав, разрушается. Кстати, именно поэтому все сохранившиеся до наших дней старинные, до девятьсот пятнадцатого года, абсенты давно утратили свой изначальный зеленый цвет. Между прочим, окрасить абсент после перегонки можно почти в какой угодно цвет, все зависит от того, какую смесь трав для этого использовать: если взять гранатовый экстракт или экстракт акации – может получиться классический зеленый французский абсент и модерновые красный и черный; а при выдержке на лепестках василька – он вообще будет голубым! На свойства самого напитка это существенно не влияет, если не считать того, что полынь при окраске придает ему традиционную горчинку. Швейцарцы обычно и вовсе не окрашивают абсент, поэтому он называется «blanche» – белый, в отличие от классического французского «verte» – зеленого.