– Но если они отыщут там волшебное кольцо, – не унимался недоверчивый дух раздора, – оно предаст им неведомые силы, как намекал покойный… почти… Рагнарок, и…

– Да что ты заладил: кольцо, Рагнарок, Рагнарок, кольцо! – бог потерял вдруг терпение и раздраженно прикрикнул на своего слугу и шпиона. – Пусть найдут хоть три десятка таких колец! Да хоть даже и три сотни! Из таинственного хваленого Граупнера такой же магический артефакт, как из нашего обожаемого Рагнарока – мудрец! Граупнер – это простой кусок железа, украшенный стекляшками! И он, и его обладатель, оба они – ничто, пшик, мусор! Понял? А теперь давай, проваливай, выполняй мой приказ. Если понадобишься – найду.

– Слушаю и повинуюсь, хозяин.

– И смотри в оба!..

* * *

День клонился к ночи. Небо затянулось грязноватой марлей неопрятных тучек и осторожно, как бы примериваясь, уронило на землю и на Масдая первые легкие холодные капельки дождя. Не дожидаясь, пока ковер возмутится и во всеуслышание сообщит, что он думает о пассажирах, которым наплевать на его здоровье и относительную влажность, Адалет объявил привал.

– А может, до Хела уж доберемся? Тут немного осталось. Часа три лету, – не слишком уверенно предложил Мьёлнир.

Люди переглянулись, и Серафима твердо высказала общую, безмолвно объединившую их мысль:

– Если уж спускаться в Хел, так днем.

Громовержец не стал с ней спорить. Трудно возражать против своего же мнения.

Площадка для ночевки была выбрана наугад: ковер просто спикировал, пробив плотные, как навес, кроны деревьев, и приземлился между двумя вековыми дубами. Оглядевшись кругом, путники пришли к выводу, что это место ничем не отличается от нескольких сотен тысяч точно таких же в радиусе двухсот километров, и принялись обустраивать лагерь.

Аккуратно скатав Масдая и укрыв его брезентом, экспедиционный корпус принялся сначала за приготовление ужина, потом за его поедание, и, наконец, за сон.

Первым стоять на часах выпало Иванушке.

Позевывая так, что рот его чаще бывал открытым, чем закрытым, царевич безропотно укрыл Сеньку своим кафтаном и принялся расхаживать вокруг готовящихся ко сну компаньонов, стараясь пронзить бдительным взглядом полную шорохов и вздохов тьму ночного леса. Вдруг Мьёлнир, уже спрятавшийся было под своей огромной медвежьей шубой, приподнялся на локте и смачно хлопнул себя по лбу свободной рукой.

– Вот башка дырявая… Иван! Поглянь в том мешке, что мать нам собрала. Там должна быть бутылочка. В ней – ее фирменный отвар. «Вырвиглаз».

Иванушка развязал тесемки объемистого мешка размером чуть не с Олафа и, подсвечивая себе факелом, заглянул в его внутренности.

– Что за отвар, Мьёлнир? – глухо донесся его голос из чрева бездонного кошеля.

– Отвар – что надо… Как раз на этот случай… – сонно зевнул бог.

– На случай, если мы приземлимся в лесу? – недоуменно оторвался лукоморец от раскопок среди многочисленного и разнообразного съестного, без которого, по понятию богини домашнего очага, войти в Хел и вернуться из него было просто невозможно.

– На случай, если придется не спать долго, – фыркнул бог и снова зевнул. – Ну, нашел? Она одна там такая. Коричневого стекла. Горлышко желтым воском запечатано. Нашел?..

– У…гу… – прикрывая ладонью рот, разрывающийся в зевке-рекордсмене, царевич с добычей вынырнул из чрева кошеля. – Спасибо!

– На здоровье… – зевнул в ответ бог грома, черед которого сменить Иванушку наступал через три часа, завалился на бок и почти сразу же оглушительно[67]захрапел.

Редкие легкие капли так и не состоявшегося дождя таинственно нашептывали их зеленой крыше свою прозрачную колыбельную. Проказник-ветер легкой рукой ворошил молодые шевелюры старых дубов. Сверчал, стрекотал и заливался сладкими трелями полуночных соловьев лес. Не прошло и трех минут, как у костра, кроме Ивана, ощупывающего строгим взглядом слишком близко подступившие деревья, бодрствующих не осталось ни одной души.

Утро настало незаметно.

Тихонько, чтобы не разбудить спящих товарищей, царевич пробежался по окрестностям, набрал сухих веток, чтобы подкормить подъевший за ночь все запасы костер и начать готовить завтрак.

Первым на запах разогреваемого над огнем жареного поросенка потянул носом и приоткрыл один глаз Мьёлнир. Второй его глаз при виде открывшейся картины распахнулся в мгновение ока.

– Утро?!.. Ты почему меня не поднял?!

Иванушка пожал плечами.

– После средства твоей матушки мне спать совсем что-то расхотелось. Голова светлая такая стала… Глаза не закрываются нисколечко. И я подумал, зачем вас беспокоить? Отдыхайте.

Бог одобрительно хмыкнул и сладко потянулся.

– Ишь ты, надо же, как на вас, смертных это действует. Один глоток – а глаза таращите всю ночь.

Рука лукоморца зависла над кабанчиком.

– Один глоток?..

– Да, – нахмурился Мьёлнир, и тень смутного подозрения зародилась, выросла и осталась на ПМЖ на его помятой со сна физиономии. – Один. Или лучше половина.

– А почему ты сразу это не сказал? – с упреком глянул на него царевич.

– А… а ты сколько выпил? – предчувствуя витающий в воздухе ответ, всё же задал вопрос бог.

– Всё, – коротко и исчерпывающе ответил Иванушка.

– ВСЁ?.. – вытаращил глаза громовержец.

Реальность превзошла его самые смелые ожидания.

Иван смутился.

– Она… эта жидкость… на вкус как вода была… и я подумал, чтобы она подействовала, надо выпить…

– ВСЁ?!..

– И что теперь с ним будет? – встревоженно присоединилась к разговору Серафима, разбуженная запахом подгорающей свинины.

Мьёлнир запрокинул голову и расхохотался.

– Готовься к тому, принцесса, что глаза по ночам у него не будут закрываться еще с месяц!

Через час пути охотники за Граупнером увидели на горизонте дерево. Нет, те сотни и тысячи деревьев, что сопровождали их на протяжении всего пути шуршащей зеленою толпой, шелестели под Масдаем, вздыхая от набегов ветра и роняя сухие ветки, были видны давно, и успели не только примелькаться, но и порядком надоесть падким до разнообразия в пейзаже путешественникам.

То, что они увидели, можно было назвать деревом с большой буквы.

То есть, Дерево.

Или даже так: ДЕРЕВО.

Оно возвышалось над своими малорослыми собратьями, как жираф над сусликами, как гора над кротовинами, как великан над цвергами, или, короче говоря, как очень большое дерево над очень маленькими.

Конечно, сначала Серафима решила, что это какая-то башня экзотической формы. Адалет – что гора. Иван – что целый город. И только Олаф ахнул, восторженно вытаращил глаза, и захлопал себя по ляжкам, словно пытался изготовить полуфабрикат для отбивных.