– Я знаю, это большие деньги, – добавил он, – но у меня имеются некоторые сбережения, к тому же я, наверное, сумею взять кредит в Региональном банке или в Сельскохозяйственном.

Я сразу представила того пучеглазого управляющего, который сообщил мне, что подпись на чеке принадлежит моему отцу.

– Ты вовсе не обязан давать мне немедленно ответ, – продолжал Мартин. – Вполне возможно, что Анхелика или Каталина тоже изъявят желание выкупить твою долю. Но, послушай, никто ведь не знает эту плантацию, как я. Я проработал с доном Армандом семь лет, и я люблю эту землю. К тому же…

Он вдруг умолк и покачал головой, складывая на столе салфетку.

Так вот почему он так со мной любезничал все это время! Вытаскивал меня в город вместе выпить, учил ловить рыбу. Сюда вот привез, в этот чудный ресторанчик. И все потому, что у него тоже имеются свои планы на плантацию. Я-то наивно полагала, что он искренне проникся ко мне сердцем! А он, быть может, и подружился-то со мной лишь для того, чтобы прибрать к рукам отцовскую землю.

И тут мне в голову пришла куда более пугающая мысль. Если Мартин уже какое-то время вынашивал идею завладеть плантацией, тогда ему было бы очень на руку, случись мне погибнуть на корабле. Одним человеком меньше на пути к его цели. И если на самом деле Мартин нанял Франко, то становится понятным, почему он не стал подписывать чек своим именем. Без его личной подписи нет никаких доказательств, что именно он нанял сына Соледад. Никакой ниточки тогда не тянется от чека к Мартину.

Этот человек почти десять лет являлся наиболее приближенным сотрудником моего отца. У него была масса времени, чтобы досконально изучить его автограф. И как, должно быть, он был разочарован, когда не получил по завещанию абсолютно ничего. Не поэтому ли он никогда не отвечал на мои расспросы о Франко?

И все же возможное участие в этом деле Мартина отнюдь не отвечало на вопрос: что это за женщина, в которую был так безумно влюблен Франко?

– Не знаю, Мартин, – довольно резко отозвалась я. – Я пока что еще не думал, как распоряжусь этой землей.

– Но Томасу Аквилино ты сказал, что у тебя нет ни желания, ни интереса оставаться в Винсесе, что тебе совсем не по нутру эта страна и ты приехал сюда лишь для того, чтоб угодить своей жене.

Как только я услышала имя адвоката, то сразу вспомнила, где я видела ту девушку, что нынче вышла со слезами из дома Соледад. Это была служанка Аквилино. Майра, кажется? Именно она и подавала нам на обед ту аппетитнейшую рыбу, когда я только прибыла в Гуаякиль. Но как эта девица попала сюда, в такую даль?

Я внезапно перестала помешивать ложечкой кофе.

– Кристобаль? С тобой все хорошо?

– Да. Дай мне еще подумать, Мартин. Обещаю, ты будешь первым, кому я сообщу свое решение.

Глава 24

Каталина

Винсес, 1907 год

Никогда не думала, что маленькая неправда способна перерасти в такую лавину лжи. Но вышло все именно так. Нескончаемый поток людей устремился в паломничество ко мне. Я попыталась остановить этот обман еще несколько недель назад, сказав матери, что на самом деле я не уверена, действительно ли это было явление Девы, или она мне всего лишь приснилась. Но матушка возразила, что это никак не мог быть сон, потому что, когда она ко мне вошла, я вовсю бодрствовала, а лунатизма за мной как-то никогда не замечалось.

– К тому же, – продолжала она, закалывая шпильками пучок волос, – всем известно, что Святая Дева передает свои послания только через тех, у кого душа чиста. Ты просто должна была его принять. И не бойся. Это самое лучшее, что могло бы случиться в твоей жизни. Более того, я уже рассказала об этом падре Элодио и всем моим подругам по Cofradía. Весь город ликует по случаю такого чуда! Так что уже слишком поздно менять легенду.

«Легенду». Вот наиболее удачное слово, точнее и не скажешь! Умилительная легенда, призванная сокрыть запретную дружбу.

И все же для меня явилось потрясением то, что мать подхватила ее с таким энтузиазмом, что ее абсолютно не интересовала истина. Или, быть может, она считала, что, если она поверит в эту ложь и много раз перескажет ее другим, то ложь превратится в правду? Вполне возможно, что это самое необыкновенное и волнующее событие во всей ее жизни. Я еще никогда не видела маму такой счастливой – весело насвистывающей во всех уголках дома, постоянно окруженной подругами и приятными хлопотами. Это принесло ей огромный прорыв в светской жизни. Наконец-то она могла не плестись незаметно позади отца – а гордо шествовать впереди. На званых обедах или возле церкви ее постоянно кто-то останавливал и просил возможности встретиться со мной. Я опускала голову – так мне было стыдно! – а они воспринимали это как признак скромности и целомудрия.

Отец поначалу вообще не принимал это всерьез. Но поскольку легенда стала все больше раздуваться и падре Элодио даже нанес нам торжественный визит, то отец тоже как будто начал верить в эту ложь. Время от времени за обедом он устремлял на меня вопрошающий взгляд через стол. И хотя прежде он не раз называл себя агностиком (слово это, как объясняла мама, означало, что сам сатана сумел убедить людей, будто бы Бога не существует), пару раз после ухода священника я замечала, как отец берется за Библию.

Мало того, впервые за долгие годы Анхелика стала проявлять ко мне какой-то интерес. Она разрешила мне расчесывать длинные локоны ее куклам, а еще надевать в церковь ее любимые банты. Иной раз я даже ловила на себе взгляд Анхелики, в котором сквозило едва ли не почтение. Впрочем, братец мой Альберто нисколько не возрадовался этой славе, внезапно свалившейся на нашу семью, и даже попытался добиться от меня признания. Но я не осмелилась рассказать ему правду. Если честно, я куда больше опасалась маминой реакции, нежели всей римско-католической церкви.

И вот теперь мы вместе поднимались по холму, где, как всеми предполагалось, Дева Мария передаст через меня новое послание. Позади нас с матерью шли отец с сестрой и братом, а с ними, разумеется, и падре Элодио. Вот теперь-то мне на самом деле требовалось чудо! Что сделает собравшийся народ, ежели ничего не случится? Что я им тогда скажу? Однако боялась я не только реакции людей. Меня страшило