— В принципе мог…

Распрощавшись с Жанной, Мирослава отправилась домой, где и сообщила Морису, что у нее такое впечатление, будто она бьется головой о стену, обитую ватой.

— Хорошо, что ватой, — обронил он.

— Чего же здесь хорошего? — удивилась она.

— А вы думаете, что лучше биться о каменную стену?

— Нет, не лучше.

— Значит, от Жанны тоже не удалось ничего узнать?

— Кроме того, что она подтвердила, что Анна Фалалеева за два дня до убийства ее мужа все-таки была у Маргариты.

— Как она могла это подтвердить? Разве она присутствовала при этом?

— Нет, но Маргарита звонила ей и рассказывала.

— Максименкова могла рассказать ей об этом специально потом.

— Не потом! А до того, как стало известно о печальном событии.

— И что это нам дает?

— Что Маргарита говорит правду, а Анна зачем-то лжет…

— Но какой ей от этого толк?

— Наверное, какой-то есть. Например, месть подруге.

— Но это так не похоже…

— На хорошую девочку Аню?

— В общем, да.

— Люди меняются под грузом обстоятельств…

Мирослава замолчала и уставилась неведомо куда.

Прошло несколько минут, прежде чем Морис осторожно спросил:

— О чем вы думаете?

— О бомжах…

— О бомжах?!

— Да. Я поеду на дачу!

— На дачу?

— Да, на дачу Фалалеева.

— Надеюсь, не сейчас?

— Завтра.

— Мне поехать с вами?

— Нет, мне лучше сделать это одной.

— Как скажете…

«Мирослава права, — думал следователь Наполеонов, сидя в своем кабинете ранним утром, — я отношусь к обвиняемой предвзято».

Максименкова вызвала в нем неприязнь с первых минут общения. И потом, опять же, все улики против нее.

Он тяжело вздохнул и решил лично опросить соседей Фалалеевых.

— Какая нелепость, — ворчал он себе под нос, — опрашивать соседей жертвы в поисках…

«В поисках чего? — спросил он сам себя и подумал: — Мирослава бы непременно сказала — в поисках истины. А кто ее хоть когда-нибудь видел, эту истину как таковую. Так нет же, ищем! Стремимся к идеалу», — он снова тяжело вздохнул и тронул с места свою белую «Ладу Калину».

Наполеонов обожал свою машину. Ее белый цвет напоминал ему белого коня, и, разъезжая на ней, он чувствовал себя чуть ли не полководцем, одерживающим победы и въезжающим на белом коне в покоренные города. Городами этими, естественно, были триумфально раскрытые дела.

Он грустно улыбнулся, глядя на дорогу, казавшуюся бесконечной.

Благодаря тому что следователь приехал для поквартирного опроса ни свет ни заря, он застал жильцов всех квартир на одной площадке с квартирой Фалалеевых.

Позвонив в первую из квартир, Наполеонов приготовился ждать, но дверь распахнулась мгновенно, и на него набросилась рыжеволосая фурия в голубом полупрозрачном халате со словами:

— Где тебя носит, паразит?!

Наполеонов невольно сделал шаг назад.

— Ой! — Женщина мгновенно преобразилась, и на ее лице появилась виноватая улыбка, — простите, я думала, что это мой муж.

— Ласково же вы встречаете мужа, — вырвалось у Наполеонова.

— Такого мужа нужно встречать сковородкой!

— Что же он такого натворил?

— Я его послала за свежими круассанами, а его уже полтора часа нет!

«Круассаны, — хмыкнул про себя Наполеонов, — тоже мне нашлась француженка, лопала бы булочки и не гоняла мужа спозаранку из дома».

Лично он ни за какими бы круассанами ни за что не побежал бы и для первой красавицы в мире. Только если бы Мирослава попросила. Но ей такое извращение никогда не придет в голову. Он вспомнил времена, когда они разогревали в духовке черствый хлеб, смазанный маслом, и представляли, что он посыпан тертым сыром. Да, и такое было в их жизни.

— Мне нужно с вами поговорить, — заявил он женщине и представился: — Следователь Александр Романович Наполеонов.

— Скажите, пожалуйста, Наполеонов, — хмыкнула рыжеволосая, — впрочем, извините. Я Елена Сергеевна Мангулова. Вы, наверное, — она кивнула на квартиру рядом, — из-за них.

— Вы совершенно правы, — подтвердил Наполеонов.

— Заходите.

И уже когда они оказались в прихожей, она спросила:

— А разве убийцу не задержали?

— А что, прошел такой слух?

— Ну да. Аня сказала, что Сашу убила ее сестра двоюродная, та, к которой он все время уходил.

— Так прямо и сказала?

— Представьте себе, — хмыкнула Мангулова, — так прямо и сказала. Правда, Анечка у нас тихоня, но я ее прижала к стенке, и она во всем призналась.

— Решительная вы женщина, — улыбнулся Наполеонов.

Мангулова приняла его слова за комплимент и расцвела.

— Мне бы надо задать вам несколько вопросов под протокол, — проговорил следователь.

— Тогда пойдемте на кухню, вы будете спрашивать, а я завтракать, а то мне на работу вот-вот бежать.

Наполеонов хотел напомнить, что круассаны еще не доставлены, но воздержался.

Елена налила ему и себе горячее какао в большие пузатые чашки с крупным золотистым горохом по белому фону. И вздохнув, достала из шкафа галеты, которые начала мазать сливочным маслом.

Наполеонов, решив, что он человек не гордый, тотчас принялся за угощение. Управившись с какао, он задал Елене Мангуловой стандартные вопросы и занес ответы в протокол.

Ничего нового она ему не сказала.

Да, муж Анны погуливал с ее кузиной. Ссориться они особо не ссорились, никто не видел, чтобы Анна ругалась и с родственницей. Да, конечно, это странно. Лично она, Елена, будь она на месте Анны, повыдергивала бы разлучнице все волосы и так расцарапала лицо, что той не помог бы ни один пластический хирург. И Сашке бы тоже как следует накостыляла.

На вопрос, часто ли к Анне приезжали родители, ответила, что ни разу их не видела. А вот с Аниной свекровью Инной Матвеевной она знакома и считает ее неплохой женщиной.

Подумав, Елена добавила:

— Если рассматривать ее на фоне моей свекрови, то Инна Матвеевна — вообще ангел во плоти.

— Она так хорошо относилась к снохе?

— Уж не знаю, как она к Ане относилась в душе, но приезжала редко, в дела молодых не лезла, и вообще никогда не было слышно, чтобы они разговаривали на повышенных тонах.