Макар… Что означает его имя? Ей нравилось его звучание, ведь оно так подходило к его внешности. Высокий, сильный, необыкновенно обаятельный… Что же удивительного в том, что он сразу запал в ее сердце. А голос! Низкий, с хрипотцой, такой, что хочется слушать и слушать. В тот момент, когда она оказалась в его объятиях, когда уткнулась в теплое плечо и вдохнула его запах, ноги ее подкосились, а в голове образовалась абсолютная пустота. Да разве это пустота, подумалось ей тогда. Ведь это же как раз та самая наполненность, которой ей не хватало. Прожить несколько секунд в ощущении, что ничего не было потеряно, а счастье лишь задержалось, чтобы обрушиться и завертеть ее как в снежном вихре, — за это Сима могла бы отдать очень многое…

Как же хорошо ей было! Только разве есть ей место рядом с ним? Ей — невзрачной, серой мышке, глупой девочке, которой посчастливилось прикоснуться к этому таинству, чтобы потом никогда не забывать о том, что любовь есть, и нельзя ее разменивать на что-то другое…

Его слова вдохнули в нее силы и бальзамом легли на сердечные раны. Эйфория длилась недолго, ведь тут же возникла непрошенная, жестокая мысль — вдруг все это он говорил только из-за Илюши? Конечно, это замечательно, ведь мужчина с такими глазами и сильными руками не может остаться равнодушным и глухим к известию о сыне. А Сима гордилась своим мальчиком, который так похож на отца, потому что знала, что тот вырастет таким же красивым и умным. Но как же хотелось получить хоть толику внимания и для себя, пусть это и выглядело эгоистично и неправильно…

От каждого прикосновения рук Макара Симу прошивало насквозь. Она краснела и дрожала, словно лист на ветру, не в силах совладать с собой. Да, одинокий лист на холодном ветру, который продолжает цепляться за жизнь и верить в лучшее.

— Тебе больше не нужно бежать, Сима! Я не позволю никому тебя обидеть…

В ушах зашумело, перед глазами поплыло. Боже, он так твердо и уверенно произносит эти фразы, что невозможно ему не верить. И ей хочется верить, вложить свою руку и собственную жизнь в его крепкие ладони, чтобы наконец выдохнуть и почувствовать себя слабой! Но… разве так бывает? Разве можно вот так, сразу, изменить привычный ход вещей? И что это на самом деле? Благодарность? Или, наоборот, жалость и вина?

— И подарки будут? — восхищенно спрашивает Илюша. Он смотрит на Макара и тоже верит. Уже не боится, но совершенно не догадывается о том, кто перед ним. А ведь он сам — маленькая копия этого большого мужчины…

Ей хочется сказать сыну, чтобы он говорил тише, чтобы ничего не просил и не показывал так явно свой интерес. Как будто можно обмануть зов крови… И все же, если это всего лишь иллюзия, ей будет очень трудно, почти невозможно вновь вселить в Илюшу веру в людей. И тогда, если Макар уйдет, сможет ли она рассказать сыну, что этот красивый мужчина и был его отцом?

Но Макар взвешивает каждое слово и смотрит на нее каждый раз, будто спрашивая разрешения. Это правильно. Это значит, что он понимает ситуацию. Ведь он очень умный. Смешно делать такие выводы, ведь он был умным и пять лет назад. Или ум не синоним воспитания и образования?

Сима вдруг поняла, что вопреки собственной воле, губы ее улыбаются. Как тогда, в темном гостиничном номере, когда она проснулась в его объятиях. Ощущение безграничного счастья, еще не тронутого суровой действительностью, заполонило ее от макушки до кончиков пальцев. Чистое, абсолютное счастье… Оно вырвалось наружу через улыбку, будто заявляя об этом на весь мир. А потом Сима проснулась окончательно. И ушла…

И теперь, когда Макар снова стоял рядом и смотрел ей в глаза, душа ее очнулась от вынужденной спячки и рвалась наружу, чтобы во весь голос крикнуть: я люблю тебя!

— Потерпи немного, — сказал он тихо. — Я скоро вернусь…

«Я буду ждать тебя всю жизнь, понимаешь? — стучит в висках и клокочет в сухом горле. — Даже если ты уйдешь и никогда больше не вернешься, я буду ждать тебя и любить…»

Когда на выходе он обернулся, уже одной ногой шагнув в белый снежный вихрь, Серафима не выдержала и подалась вперед, жадно вглядываясь в его лицо.

— Я хочу торт! И конфеты! — радостно прыгал Илюша. Чихун разразился лаем, принимая новую игру.

Макар поднял руку и сжал ее в кулак. Затем показал на дверной замок, приказывая запереть его. Сима кивнула, и только после этого он быстро захлопнул дверь и оставил их в доме одних. Но Серафима знала, что он все еще здесь, рядом, и останется навсегда в ее маленьком сердце, которое вмещает так много любви.

Обессилев, она села на стул. Растерянно улыбнулась и вслух сказала:

— Это что же получается? Если он наследник Горецкой, то кем же приходится Илюше Амалия Яновна? — Сима посмотрела на сына.

— Мамалия! Мамалия! — подхватил Илья незнакомое слово. — Какая мамалия, мама?

"Мне надо рассказать ему все, что я знаю, — подумала она про Макара. — А что я знаю?"

Он несколько раз обернулся, прежде чем дом скрылся из глаз. Понимал, что в такой пурге ничего не увидит, но все же представлял, как Сима и Илья смотрят на него из окна и не смог удержаться, чтобы не помахать рукой. Крупные хлопья лезли в нос и глаза и тут же таяли, потому что щеки Макара горели огнем, и было ему так жарко, как не было ни разу даже на берегу летнего южного моря.

Раздался паровозный гудок, и скоро из белого клубящегося тумана, сияя желтыми буферными фонарями, показался локомотив товарняка. Чердынцев остановился и несколько секунд, словно мальчишка, смотрел на огромные оранжевые цистерны. Интересно, как отреагирует Илья, когда узнает, что его отец проектирует здания и организует архитектурное пространство? О чем уже можно говорить ребенку в его возрасте? Он любит рисовать, как и Макар в детстве. Пожалуй, с этого и стоит начать. А если общения не получится, и Илюша не примет его?..

Когда Макар вышел к станции, магазин уже был закрыт, и площадка перед ним покрылась чистым, нетронутым белоснежным ковром. Отсюда найти дорогу к автомобилю было проще, и Чердынцев зашагал вперед, углубившись в собственные мысли.

Встреча с Симой, постоянные мысли о ней и потрясение от факта рождения сына, кажется, отодвинули смерть Горецкой и ее похороны на задний план. Подумать только, еще несколько дней назад Макар с полной ответственностью мог бы назвать себя абсолютным эгоистом! В хорошем смысле этого слова, конечно. Он же думал о матери и о ее благополучии, но все же больше был занят собой и своими проектами, не имея ни малейшего представления, что его главный проект уже существует. В конце концов, именно для своих детей мы и стараемся состояться, думал Макар. Чтобы собственным примером показать, чего можно добиться и как вырастить из себя человека и профессионала. Ведь именно об этом в свое время и говорил его отец, только понял это Макар только сейчас.

"Нет, Бог все-таки существует! — ликовал Чердынцев. — Или судьба… Впрочем, какая разница, если кто-то свыше решил наградить меня таким счастьем? А ведь Щербинин прав — от женщины зависит будущее мужчины, как ни крути… Ох, уж этот Добринск с его провинциальными привычками и доморощенными философами. Тут даже преступления с налетом чего-то потустороннего. Горецкая — или не Горецкая? Штерн — или…"